безжизненное, по их мнению, тело в лес подальше от автотрассы. Однако, когда вытащили из реки «Жигули» с пулевым отверстием в треснувшем лобовом стекле, это предположение отпало. Беломорцев бесспорно направлялся в «Астру», но в полутора километрах от поселка его встретил «Мистер Икс», вооруженный макаровским пистолетом. Теперь как можно скорее надо было отыскать этого «Мистера». Для общения с дачниками Фомичев выбрал повод покупки дачного участка. Нарядившись под россиянина среднего достатка, он за пару дней обошел половину поселка. Приценивался не к хоромам, стоимость которых взлетала за сотни тысяч долларов, а к более доступным по цене небольшим коттеджам и деревянным строениям с остекленными верандочками или с крохотными мезонинами в одно оконце. Продавцов набралось около десятка. В основном, это были состарившиеся пенсионеры, которым стало не под силу заниматься садово-огородническими работами. Ни один из них, так же, как и те, кто не собирался продавать свои участки, не вызывали подозрений в причастности к преступлению. Задумавшись, Фомичев хотел пройти мимо двухэтажного бревенчатого теремка и неожиданно услышал ироничный голос:
– Володя, не ходи по косогору, сапоги стопчешь.
В распахнутой калитке теремка стоял седой, как лунь, грузный старик с большим отвисшим животом. Это был Аскольд Денисович Пузырев – владелец крытого рынка в Кузнецке, известный в определенных кругах по кличке «Пузырь».
– Приветствую ударника капиталистического труда, – улыбнувшись, сказал Фомичев.
– Здравствуй, Володя, – Пузырев тоже улыбнулся и предложил. – Не побрезгуй, зайди к старому прохиндею на рюмку чая.
– Непременно зайду, Аскольд Денисович, – согласился Фомичев. – С умным человеком всегда приятно поговорить.
– Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется, – афоризмом Козьмы Пруткова ответил Пузырев и, взяв Фомичева под руку, повел его по песчаной дорожке к своему теремку…
Биография Аскольда Денисовича состояла сплошь из криминальных эпизодов. Его родители – известные в Кузбассе партработники были безвинно репрессированы в тридцать седьмом году прошлого века, и пятилетний Аскольд с клеймом отпрыска «врагов народа» начал свою бедовую жизнь, скитаясь по разным детским приютам. Первую судимость он схлопотал в родном Кузнецке в возрасте двадцати трех лет при хрущевской оттепели, а вернулся сюда уже коронованным «авторитетом» в разгар перестроечной неразберихи. Проблем у кузнецкой братвы к этому времени накопилось с лихвой. Шли кровавые разборки за передел территорий и коммерческих структур. Хроническими стали взаимные неплатежи между преступными группировками, что по воровским понятиям было верхом беспредела. Такой сумбур оказался на руку наделенному смекалкой и незаурядным даром лидерства Пузырю. За короткий срок – где кнутом, где пряником – он сплотил в одну мощную группировку грызущиеся между собой мелкие бригады и взял криминальную ситуацию под свой контроль. Растекавшиеся по разным карманам жидкие ручейки денег слились в финансовый поток и потекли в пузыревский «общак». В отличие от многих новоявленных нуворишей Аскольд Денисович не стремился пролезть во властные городские структуры, не прожигал деньги на заморских курортах и не транжирился на возведение ошеломляющих дворцов. Из недвижимости закоренелый холостяк имел только просторную квартиру в элитном доме, двухэтажный дачный домик в «Астре» и приватизированный городской рынок. После шестидесяти лет Пузырев тихо отошел от криминальных дел и стал заботиться только о рынке, приносившем ему ежедневно чистоганом такой «навар», которого для среднестатистической российской семьи хватило бы для безбедного проживания на добрый год. Поскольку одинокому старику девать деньги было некуда, Аскольд Денисович щедро помогал детским домам, покупал для оборудования школьных классов компьютеры, оказывал спонсорскую помощь на восстановление православных храмов и финансировал разные общественные городские мероприятия. Из прежних своих увлечений он сохранил только любовь к роскошным иномаркам, которые менял ежегодно. Не получивший никакого серьезного образования, Пузырев был человеком начитанным. Обладал завидным чувством юмора, знал уйму афоризмов, часто цитировал обожаемого им Козьму Пруткова и любил пофилософствовать о смысле жизни, уснащая при этом свою речь иносказательными оборотами.
…Держа под руку, Пузырев провел Фомичева в светлую комнату, в центре которой стоял продолговатый полированный стол с двумя рядами мягких стульев возле него, и сказал:
– Это конференц-зал. Здесь и проведем мы с тобой пресс-конференцию. Спиртное пить будешь? В запасе у меня есть все, что твоя душа пожелает.
Фомичев отрицательно повел головой:
– Как пел популярный мой тезка: «Нет, ребяты-демократы, только чай».
– А мой приятель, тоже популярный картежник-одессит, царство ему небесное, говорил другое: «Здоровым можешь ты не быть, но за здоровье пить обязан». – Пузырев хитро подмигнул. – И еще один толковый афоризм по поводу пития у него имелся: «Если нос чешется, а выпить не на что, стремительно падает доверие к народным приметам».
Фомичев засмеялся:
– Народные приметы в наше время плохо сбываются.
– Да, теперь в России то дожди без просвета, то засуха без дотаций. Значит, чай… Может, лучше – кофе с коньяком?
– Нет, Денисович, только чай.
– Крепко Анатолий Викторович Таран держит оперов в ежовых рукавицах?
– Мы без «рукавиц» его слушаемся.
– Правильно делаете. Тарана я уважаю. Он работает по правилам, как и надо работать в правовом государстве, а не в банде, живущей по понятиям.
– Жаль, что бандиты не соблюдают никаких правил.
– Традиция у них такая. Хотя времена меняются. Сейчас в преступном мире спрос на интеллектуалов стал больше, чем на громил. Но мы, кажется, рано открыли дискуссию, – Пузырев показал на стул. – Садись, мой дорогой гость, к столу. Оглядись. Я тем временем отлучусь в пищеблок… пардон, в местах моей молодости так именовалась кухня. Через десяток минут будет отличная заварка вьетнамского чая. Он, к слову сказать, улучшает работу сердца.
«Конференц-зал» был обставлен довольно просто. Кроме стола со стульями, здесь стояли мягкий диванчик, японский телевизор с большим плоским экраном, музыкальные стереоколонки «Сони» и два кресла. Между кресел – невысокий журнальный столик, на крышке которого был изображен
