Рогожина войдет, он закрыл ее.
Светлана, едва взглянув на Дробова, сразу поняла, что тот либо простудился, либо не спал ночь. Был, правда, еще третий вариант.
Она села; генерал удивился, не заметив перед ней блокнота и диктофона. Он улыбнулся, улыбка получилась довольно дружеской. Набив трубку и пустив в потолок струю дыма, Дробов, словно с их первой встречи прошло пять минут, продолжил начатый тогда разговор.
Рогожина была настолько шокирована, что даже не пыталась уточнить непонятные в его речи моменты или задать вопрос. Когда Дробов перешел к коммунистам и евреям, заявив, что только коммунисты постоянно проводят митинги, грозят Москве танками, в открытую говорят и обсуждают с НАРОДОМ «еврейский вопрос», Рогожина посмела вставить:
– Так называемый «еврейский вопрос».
– Это для вас он «так называемый», а нам он видится с глубокими корнями, – ответил генерал, нисколько не удивляясь прозвучавшему в его кабинете женскому голосу. Хотя сама Светлана даже немного испугалась, услышав себя.
А генерал спокойно продолжил:
– Если копнуть в год 1917-й (глубже некуда), то найдем кучу псевдонимов: Троцкий, он же Бронштейн; Стеклов по фамилии Нахамкес; Мартов – он же Цедербаум, Зиновьев – Анфельбаум, Каменев – Розенфельд… Эти люди творили революцию в России. Для кого – для себя или для русских? Кто их просил и откуда они взялись? Если вы не хотите замечать подобных вещей, то мы напротив. Так что для нас он просто «еврейский вопрос». «Так называемый» выглядит и звучит иначе: «русско-еврейский вопрос». Мы смотрим намного шире коммунистов, дальше. Пока они призывают к хорошо забытому старому, мы предостерегаем от не менее важного вопроса, от которого стыдливо отмахиваемся уже не одно десятилетие. И это не только русско-еврейские дела, здесь вообще все, что стоит перед словом «русский» или после него. Наша страна не Америка. Россия в отличие от США имеет глубокие исторические корни, поэтому все, что стоит перед или после слова «русский», оскверняет это понятие – во всяком случае, для меня. И первая ассоциация в связи с этим – облик татарина и монгола. Даже не приходится следить за чистотой словосочетаний: татаро-монгол – привычно на слух, не вызывает ничего, никаких эмоций. Только, может быть, возникнет на короткое мгновение образ грязного кочевника в меховой шапке да дернешь головой, представив в тот же самый миг, какой запах исходит от него. Попытайтесь произнести: татаро- русский, монголо-русский, африкано-русский. Не по себе, правда? А теперь попробуйте по-другому: афро- американец, итальянский американец… Привычно, да? Однако это возможно только в той стране, которая, собственно, не имеет своей истории, не имеет глубоких исторических, а главное, культурных корней. Ладно, мы определенное время были под игом, были под татарами и монголами, произошло великое кровосмешение. От этого не уйти, но прекратить необходимо. Какой-то умник сказал: чисто русские – не тронутые татарами, разве что поморы и карелы. Ерунда. Вы видели когда-нибудь помора или карела? Похож он сколько-нибудь на определенный, давно сложившийся образ русского человека? Нет, конечно. Эти «нетронутые» больше похожи на эстонцев или латышей. И мне иногда жаль, что их в стародавние времена не тронули. Надо было тронуть, чтобы не выделялись и не кичились.
– Похоже, кроме русской, вы ненавидите все расы и нации.
– Заметили, да?
– Заметила. А ведь люди разные, и это зависит не только от того, к какой нации или расе они принадлежат, они разные вообще.
– Да, Бог создал людей разными, а вот полковник Кольт уравнял их шансы.
– С вами трудно разговаривать. Кажется, я задала вам вопрос: почему?
– Потому что я патриот. Патриот России. Патриот Родины. Как вы думаете, потерплю я в своей приемной секретаршу-монголку или адъютанта-еврея?
В этом Рогожина не сомневалась.
– Думаю, не потерпите.
– Или представьте, что полы моет в моем кабинете уборщица-негритянка. Или африканка, как они любят себя называть.
– Почему бы нет? В вас что, не взыграла бы некая гордость, чувство превосходства? Вы не были бы рады, если бы в ваших глазах откровенно светилось явное величие перед тем человеком, который на коленях ползает по вашему кабинету и моет полы?
Господи, что она городит! Она вообще не за этим здесь – чтобы лить воду и выяснять личные или общественные пристрастия и так далее. Она здесь для того, чтобы пролить свет на судьбу Сергея Образцова. Но ведь в лоб не спросишь!
Светлана улыбнулась Дробову, потому что тот похвалил ее:
– Из вас выйдет толк. Я сразу, еще во время первого интервью, понял, что вы дозреете и начнете понимать меня.
«Опять меня понесло», – подумала Светлана, возобновляя разговор:
– Так вы ответите на мой вопрос? Я не думаю, что вам приятнее будет видеть моющую полы русскую женщину, о чистоте которой вы постоянно говорите.
– Отвечаю: вы правы. И вы вскоре убедитесь в этом. Сегодня же я приму на работу в качестве уборщицы… еврейку или татарку. А прежнюю уборщицу уволю и дам ей пожизненное пособие.
– Хорошо, что не вечное. – Рогожина вся подобралась. – Тем самым вы дали понять, что куда-то торопитесь.
– Да, время поджимает.
Дробов поглядел на нее, как показалось Светлане, настороженно. Она резко свернула в сторону.
– Давайте вернемся к теме о нациях, она, на мой взгляд, очень интересна.
– Все зависит от собеседника.
