Тот в свою очередь бросил взгляд на часы.
– У нас всего пять-шесть минут. Пока идет распечатка, подумай, что будешь говорить Дробову. Советую обратить внимание на следующее. Тебе не следует распространяться о том, что ты выдал мне столько секретной информации. Иначе ты никогда не выйдешь из этого дома. Ты будешь героем, когда скажешь, что молчал даже после побоев.
– Что ты имеешь в виду? – неуверенно спросил Горшков.
Андрей пожал плечами: «Разве и так не понятно?»
– Это нужно не только мне, – произнес он. – В первую очередь это необходимо тебе. Ты же не хочешь закончить свою жизнь прямо сегодня?
– Нет.
– Вот и отлично. У тебя есть шкурка?
– Что?
– Крупная наждачная шкурка.
– Есть… – В голове Горшкова пронеслась смутная догадка. – В кладовке. На верхней полке.
Через полминуты Андрей стоял напротив Горшкова, держа в руке кусок крупной наждачки. Вован побледнел, но, похоже, Андрей предлагал самый приемлемый вариант.
Он дал Андрею приложить шкурку к левой стороне лица, и почти тут же жгучая боль перекосила его лицо: Андрей, нажимая, резко опустил руку.
Большая часть левой половины лица Горшкова превратилась в серо-красную кровоточащую массу, будто Вована провезли лицом по асфальту. Приглядевшись, Андрей привел в такое же состояние правую половину лба Горшкова и часть подбородка.
– Отлично, Вован, теперь ты герой. Не забудь, что ты ничего мне не сказал. – Андрей сложил распечатку кодовых слов и спрятал ее в карман. – Если мне что-то понадобится еще, не беспокойся, я позвоню тебе.
Взяв с тумбочки полиэтиленовый пакет с одеждой, он быстро вышел из квартиры.
Забывшись, Горшков устало провел ладонью по лицу. Скользкая сукровица попала в глаз, и его невероятно зажгло.
Когда он предстал перед Ивановым, вид у него был ужасный: с кровяной маской, со страдающими красными глазами. Особенное сочувствие вызывал правый глаз, на котором полопались все сосуды, и Иванову захотелось дополнительно со всей силы заехать по нему кулаком.
Горшков был дважды напуган за этот вечер; когда он начал отходить от первого испуга, то его непогрешимые мозги дали сбой. Это он понял только сейчас, глядя на Иванова красными глазами. Кто-кто, а Горшков-то знал, кто ведет в ФСБ дело Никишина, знал об этом человеке достаточно. Эти сведения могли бы так или иначе пригодиться Андрею Фролову, который, будучи у края бездны, подвел к обрыву его, Горшкова.
«Как же так, – думал он, глядя на точную копию Эрнста Рема, – ведь Андрей спросил меня: «Ты знаешь, кто ведет дело Никишина?», а я… Что ответил я? А… Я сказал: «Не знаю, был только один радиоперехват». В тот момент я совсем не соображал. Я пришел в себя только через несколько минут».
Горшков продолжал смотреть на Иванова, но оправдывался мысленно перед Андреем.
А что, если…
И ему стало страшно в третий раз.
Еще до армии Антон звонил по этому телефону всего несколько раз. Запоминался он очень легко и принадлежал его тренеру по самбо Игнатьеву Станиславу Ефимовичу. Ехать к Игнатьеву, который жил на Сокольническом валу, Антон не собирался, ему нужна была короткая информация, которую тренер мог дать и по телефону. У Антона было еще несколько людей, которые могли бы помочь ему, но он остановил выбор на Игнатьеве. Набирая номер, он почти не отрывал пальца от диска: 269-00-00.
После третьего гудка трубку сняли.
Антон проглотил ком, внезапно подступивший к горлу. Осевшим голосом он тихо спросил:
– Ефимыч?
– Да, кто это?
– Привет, Ефимыч. Это Антон Никишин.
– Антон?! Антон, сукин ты сын! А ну заходи. Ты рядом?
Антон улыбнулся, представив себе лысую голову тренера и длинную прядь у левого уха, которую тот старательно зачесывал на голое место; представил его вечно прищуренные глаза и сломанный нос.
– Извини, Ефимыч, не могу. Если слышал что-то обо мне, то поймешь.
– Я слышал какую-то ерунду, которую передали по телевизору. Я до сих пор не верю. Неужели это правда, Антон?
– Пока ничего не могу сказать.
– Понятно… Так тебе нужна помощь? Что я могу сделать?
– У тебя есть телефонный справочник?
– Есть, конечно. Вот он, на тумбочке.
– Тогда открой его на букву «р» и найди там Рябова М. А.
