Михаил Попов
Белая рабыня
Глава 1
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ФУНТОВ
В 1672 году, в конце сезона дождей, в гавани Порт-Ройяла бросил якорь трехмачтовый бриг «Девоншир» под командованием капитана Гринуэя. Профессией этого благородного джентльмена была торговля «живым товаром». На этот раз он доставил на Ямайку большую партию рослых сенегальских негров.
«Девоншир» был первой ласточкой в Карлайлской бухте после затянувшегося сезона бурь и ливней, поэтому истосковавшаяся по новым впечатлениям публика в большом количестве высыпала на набережную. Жизнь в такой глухой провинции, какой являлась во второй половине семнадцатого века любая колония в Новом Свете, не изобиловала развлечениями, поэтому окрестные плантаторы решили совместить приятное с полезным: покупку свежей рабочей силы для своих имений с возможностью вывести своих засидевшихся жен и дочерей в высшее местное общество.
Таким образом, набережная Порт-Ройяла в это утро представляла собой нечто среднее между невольничьим рынком и благородным собранием. Благо губернатор острова, полковник Фаренгейт, которого одинаково сильно раздражал вид и слишком большого количества кандалов, и слишком большого количества женских платьев, находился в трауре в связи с безвременной кончиной своей юной дочери и не покидал губернаторского дворца.
Комендант порта майор Боллард выделил для поддержания порядка целую роту солдат, так что молодые леди могли совершенно спокойно передвигаться между молчаливыми шеренгами черных невольников. Эти люди, замордованные вконец тяготами полуторамесячного плавания в тесных вонючих трюмах, были почти равнодушны к происходящему вокруг.
Капитан Гринуэй лично сопровождал наиболее влиятельных и состоятельных посетителей выставки «живого товара» и охотно давал все необходимые пояснения. В обычной своей «рабочей» жизни он одевался просто — кожаные штаны, кожаная же безрукавка да зеленая рубаха, но для таких случаев, как сегодня, имел он в запасе камзол не слишком устаревшего покроя, хорошо заштопанные чулки и более- менее расчесанный парик.
В тот момент, когда он объяснял местному провизору, доктору Шорту и его супруге что-то из области новых методов борьбы с желтой африканской лихорадкой, на набережной появилась очень любопытная парочка. Краем глаза заметив их, капитан извинился перед четой Шортов и поспешил навстречу вновь прибывшим. Это были мистер Биверсток, возможно, самый богатый человек к востоку от Наветренного пролива, и его дочь, черноволосая десятилетняя девочка с выразительным, красивым и сердитым личиком. Она уверенно шествовала впереди своего отца. Мистер Биверсток — полный, краснощекий, ленивый на вид человек — благодушно улыбался и охотно позволял собою руководить. С тех пор как умерла его жена, характер некогда жестокого плантатора смягчился, его взгляд на жизнь сделался несколько философическим, а единственным смыслом его существования стала дочь.
Лавиния росла ребенком в высшей степени незаурядным, создавалось такое впечатление, будто все решительные, твердые черты, присущие характеру отца в молодые годы, постепенно перешли к ней. Если бы она не настояла, мистер Биверсток ни за что не покинул бы своего кабинета на втором этаже с зелеными жалюзи. Дом этот стоял посреди роскошного парка в северной оконечности города и уступал по своим размерам и великолепию — да и то не очень — только губернаторскому дворцу.
— Мистер Биверсток! — не слишком ловко щелкнул каблуками капитан Гринуэй. — Я к вашим услугам. И к вашим, безусловно, тоже, мисс!
— Ну, что ж, — зевнул ленивый богач, — покажите, что у вас тут. Негры?
Если бы он нуждался в приобретении новой рабочей силы, управляющие известили бы его или даже скорее сами приобрели все, что нужно, но он понимал: раз уж явился сюда, то придется терпеливо сносить услужливость этого негодяя.
— Прошу вас, — вежливо изогнулся Гринуэй, — начнем осмотр отсюда.
— Нет, — помотала хорошенькой головкой Лавиния, — мы начнем осмотр с другой стороны.
Хотя двигаться подобным образом было намного неудобнее, капитан выразил искреннее восхищение планом юной леди. Экскурсия сопровождалась всевозможными комментариями, забавными сведениями из жизни жителей тропической Африки, зачастую придумываемыми тут же на ходу бойким на язык работорговцем. Лавиния, ради которой, собственно, и изливались эти речи, несколько раз досадливо косилась в сторону назойливого джентльмена. Казалось, что эта прогулка носит для нее не только развлекательный характер. Хотя, если разобраться, какой мог быть интерес у десятилетней девочки к толпе изможденных, закованных в кандалы и дурно пахнущих негров?
Когда большая часть «товара» была предъявлена и осмотрена, капитан, уже начавший испытывать легкую досаду от того, что все его ухаживания за семейством Биверстоков не приносят никакого результата, сказал, поправляя особенно надоевший ему локон парика:
— Итак, сэр?
Плантатор поморщился. Он прекрасно понимал, что столь исчерпывающие знаки внимания оказывались ему и его дочери только в расчете на то, что он сделает особенно солидные закупки. Мистер Биверсток не любил, чтобы кто-нибудь, кроме дочери, навязывал ему что-то. Он собирался спокойно и даже с некоторым злорадством обмануть ожидания этого грязного купчишки, но тут вмешалась Лавиния,
— Вот, — ткнула она смуглым пальцем между двумя ближайшими неграми.
Воспрянувший духом Гринуэй проследил за ее жестом. То же сделал и ее отец. Недалеко от трапа лежала бухта пенькового каната, на краешке которой примостилась белокурая девочка в сером холщовом платье.
— Это? — спросил капитан, и лицо у него изменилось. Тот факт, что объектом высокого внимания стала именно эта девочка, вызвало у него сложные чувства.
— Да, — спокойно подтвердила Лавиния. — Кто это?
Капитана Гринуэя трудно было смутить, но на этот раз он смутился. Ему невольно помог мистер Биверсток.
— Лавиния, почему ты решила, что эта девочка продается?
— Тем не менее она продается, господин капитан?
— Как вам сказать… Ну, в общем, да, — закивал Гринуэй. Он уже решил про себя, что все-таки не станет рассказывать о том, что девочка эта год назад была привезена его братом Гарри, тоже промышлявшим торговлей людьми, из весьма подозрительного путешествия в одну северную страну. Брат утверждал, что девчушка была подобрана умирающей на одном пустынном острове и в силу того, что так и не удалось выяснить, кто она и откуда, пришлось ее взять с собой. Зная своего брата Гарри, капитан Гринуэй не поверил ни единому его слову, но и не подумал допытываться, откуда и каким путем он эту девочку раздобыл и по каким причинам хочет от нее избавиться. Он решил: на что-нибудь эта белокурая сгодится. Можно будет, например, обучить ее работе по дому или чему-нибудь в том же роде. Но за год, проведенный в доме капитана, девчонка не выучила ни одного английского слова и категорически отказывалась что-либо делать. Никакие наказания не могли ее вразумить. И постепенно капитан склонился к мысли ее продать. Нюанс тут был в том, что белого человека продать не так просто — легко можно было нарваться на слишком щепетильного или законопослушного покупателя.
Лавиния вплотную подошла к сидевшей. Та медленно встала, спокойно глядя юной плантаторше в глаза. Голубыми в черные. Эта молчаливая дуэль продолжалась довольно долго.
— Это дочь одного каторжника, — сказал капитан. — Я должен был доставить его сюда для продажи, но он сдох по дороге, так что эта девчонка…
Лавиния обернулась к отцу.
— Купи мне ее.
Капитан замолк, довольный тем, что ему не нужно продолжать эту неубедительную басню. Мистер Биверсток был человек и неглупый и опытный, он понимал, что капитан что-то утаивает, если уж не впрямую врет. Сомнение выразилось в хриплом покашливании.
— Папа! — В голосе маленькой черноволосой фурии прозвенело несколько гневных нот. — Папа, я хочу,
