— Нет, — сказал капитан Фаренгейт, — вы сейчас сядете за стол и напишете письмо коменданту порта майору Оксману, чтобы он пропустил мою эскадру мимо своих пушек беспрепятственно.
Прочитав записку и посыпав ее из бронзовой солонки, бывший губернатор сказал:
— Я уже отдал приказ, мои люди на судах, и хотя для полной подготовки мне нужно было бы еще дней десять, я избавлю Ямайку от нашего присутствия. В ответ на эту любезность с моей стороны я рассчитываю на ваше благоразумное поведение.
Губернатор молчал, косясь на дуло пистолета в руках Уэсли.
— Ну же!
— Я вам обещаю.
— Что вы мне обещаете? Беспрепятственный выход из Карлайлской бухты?
— Да.
— И правильно делаете, потому что, если случится хотя бы один пушечный выстрел с берега по моим судам, я прикажу вернуться, и тогда мне даже трудно представить, сколько крови прольется на Ямайке.
В дверях капитан Фаренгейт обернулся и поклонился, обмахнув ботфорты краем своего легендарного плаща.
Разумеется, слух о пиратской эскадре дошел и до Санта-Каталаны. Дон Мануэль сразу понял, против кого собирается выступить эта сила. Стало быть, старому пиратскому адмиралу стало известно, где находится его дочь. Ну что ж, тем лучше, решил молодой алькальд. Не придется всю жизнь трястись в ожидании возмездия — встреча в открытом бою все поставит на свои места.
Но рассчитывал дон Мануэль не только на свою удаль; он немедленно направил письмо в метрополию с требованием подкреплений, а сам занялся ремонтом крепостных стен. Набрал две роты ополченцев из местных лавочников, и по выходным дням четверо капралов обучали их армейской премудрости. Были отремонтированы все мушкеты, которые удалось отыскать в арсеналах. Для хранения денег и ценностей были устроены новые тайники на тот случай, если город все же падет. Впрочем, дон Мануэль был уверен, что этого никогда не произойдет.
Элен почувствовала, что в атмосфере дворца что-то изменилось, хотя внешне все оставалось по- прежнему. Она обратилась с вопросами к Аранте, но та только пожимала плечами, хотя ей было известно, что брат дни и ночи проводит на укреплениях и в арсеналах. Он с первого дня вступления в должность показал себя человеком серьезным, для которого в деле обороны вверенной ему крепости нет пустяков. Так что здесь ничего подозрительного вроде бы и не было. Оставалось лишь гадать. И еще: Сабина стала так же назойлива, как и в первые дни. Может быть, дон Мануэль ждет побега? Но как тут бежать и куда? Элен лишь вздыхала, глядя через забранное металлической сеткой окно на апельсиновую рощу.
Девушки сходились с каждым днем все теснее и теснее. Дон Мануэль об этом знал, и его это раздражало, но поделать тут он ничего не мог — не арестовывать же и сестру! Аранта начала проявлять характер, и, чтобы окончательно не очернить свой образ в глазах сестры, алькальд предпочел смотреть на дружбу двух девушек сквозь пальцы. На все вопросы сестры, почему он держит Элен здесь взаперти, он отвечал только:
— Я люблю ее и хочу на ней жениться.
Аранте трудно было возражать, тем более что в мечтах ей все время рисовалась идиллическая картина: Элен изменяет свое отношение к Мануэлю и они венчаются в соборе напротив дворца. Дон Франсиско и сэр Фаренгейт благословляют их брак. И начинается замечательная жизнь в ореоле всеобщей взаимной любви и тихого счастья.
Дон Франсиско изредка выходил к столу и при этом всегда ласково общался со своей английской гостьей; девушка ему нравилась — в ней за ослепительно красивой внешностью чувствовался сильный, незаурядный характер. И потом, ему пришлось по душе, что она привязалась к Аранте, которая так и не сумела сойтись ни с кем из девушек здешних родовитых семейств из-за своей прямодушной простоты.
Своему деловитому сыну он заявил, что его поведение в отношении Элен стоит за гранью любых моральных норм и испанских представлений о благородстве, что в своем доме он не позволит совершиться насилию, по крайней мере до тех пор, пока он жив.
— Я люблю ее и хочу на ней жениться, — ответил дон Мануэль, выслушав отца, полулежавшего в этот момент на подушках, и встал, чтобы уйти из его опочивальни.
Во дворце алькальда создалась ситуация, из которой не видно было выхода. Чтобы вскрыть эту болезненную опухоль, или Элен должна была сдаться и выйти замуж за дона Мануэля, как считал дон Мануэль, или должен был умереть дон Франсиско, что развязало бы руки его сыну.
Лавиния около месяца провела на Тринидаде, и, несмотря на то что остров находился в стороне от магистральных морских путей, до нее тоже дошло известие о том, что сэр Фаренгейт вернулся к своей пиратской карьере. В первую минуту это не на шутку встревожило юную плантаторшу — она была убеждена, что он сделал это для того, чтобы свести счеты с нею. И она имела основания так думать. Если бы капитан Фаренгейт знал, что Энтони находится на «Агасфере», он, не задумываясь, бросился бы на поиски этого корабля. Но дело в том, что он не был в этом убежден, и, когда ему пришлось выбирать между «Агасфером» и Санта-Каталаной, он выбрал последнюю.
Однажды тихим вечером из Асперна — так называлась бухта, на рейде которой стоял «Агасфер», — прибыл судебный пристав, некто мистер Майкельсон, пожилой человек с бритыми брылами и продажными глазами. Он просил позволения поговорить с мисс Биверсток.
Поколебавшись, Троглио доложил о нем. Этот судейский рассказал поразительные вещи. Оказывается, стараниями нового губернатора Ямайки мистера Фортескыо (услышав его фамилию, Лавиния сардонически рассмеялась) против мисс Лавинии Биверсток затеяно некое дело, причем ей вменяется в вину чуть ли не государственная измена. Налет на Бриджфорд объявлялся организованным ею путем сговора с испанским авантюристом доном Диего де Амонтильядо.
— Это болезненный бред! — заявила Лавиния.
Мистер Майкельсон согласился с этой оценкой, но сказал, что бумагам дан официальный ход. А следствие, затеянное столь высокопоставленным чиновником, не может так просто уйти в песок.
— Тем более что губернатор, кажется, лично заинтересован в его исходе, — добавил судейский.
— Я хорошо знакома с губернатором Ямайки, я имею в виду сэра Фаренгейта. Он бы никогда не опустился до столь идиотских домыслов.
— Да, я тоже слышал, что сэр Фаренгейт порядочный человек.
— Хотя и мой злейший враг. А это ничтожество… — Она даже не нашла слов, чтобы определить свое отношение к личности мистера Фортескью.
Майкельсон дипломатично промолчал.
— Мне все понятно, — сказала Лавиния. — Он всегда ненавидел отца и, соответственно, меня. И пролез в губернаторы затем, чтобы наложить руку на наши богатства.
Майкельсон кивнул, показывая, что он тоже так считает.
— Но напрасно этот негодяй думает, что ему так просто удастся расправиться с Биверстоками. Даже его более мудрый предшественник понимал сложность этой задачи.
— Правильно, миледи, даже в случае установления вашей вины отчуждение имущества примет формы многолетнего процесса. Да и то — отчуждение большей частью произойдет в казну, а не в карман мистера Фортескью.
— Тем более что вины никакой нет. Чтобы я сговорилась с испанцами?! — Она так ударила веером по краю стола, что одна из пластинок лопнула.
— Но тем не менее, — вкрадчиво продолжал мистер Майкельсон, — некие бумаги уже лежат в канцелярии нашего прокурора.
— И?
— И завтра он захочет встретиться с вами.
— Я не поеду.
— Правильно, потому что в письме может содержаться приказ о вашем аресте.
Лавиния поиграла дребезжащим сломанным веером и отбросила его.
— Разумнее всего нам немедленно отплыть, — осторожно вставил Троглио.
— Н-да, — кивнула Лавиния, — до которого часа работает ваш банк?
Гость с берега расплылся в улыбке.
