— Вот вы скажите мне, месье Олоннэ, кому это могло понадобиться убивать всех наших лекарей, а?
— Представления не имею.
— И главное зачем?!
— Тем более.
— А вы тяжело больны, месье Олоннэ? — поинтересовалась Женевьева.
— Нетяжело. У меня бывают приступы лихорадки — последствие моего пребывания на Эспаньоле. Тамошний климат оставляет желать много лучшего.
Его превосходительство терпеть не мог разговоров о болезнях.
— Не знаю, какой там климат, вряд ли он сильно отличается от нашего, а вот какую баранину нам сегодня подадут… — Он профессионально чревоугодническим движением закатил глаза и слегка закинул голову. — Приходите, месье Олоннэ, обедать. Общество соберется хоть и обычное, но приличное. Капитан порта, господин настоятель. Господин Дешам, господин Лизеразю, наши денежные мешки. Кто-то из плантаторов, это неизбежное зло. Офицеры… Да, будет одна замечательная фигура! — оживился к концу списка приглашенных его высокопревосходительство.
— Кого ты имеешь в виду, папа?
— Капитан Шарп, — торжественно провозгласил губернатор, — победитель и герой. Сегодня утром он пришвартовался у моего причала. Давно я не слышал, чтобы кому-нибудь так здорово удалось проучить этих испанских свиней.
Жан-Давид бросил быстрый взгляд на мадемуазель, ему не удалось понять, какое на нее произвело впечатление известие о предстоящем визите «героя-победителя».
Как и следовало ожидать, капитан Шарп, высоченный и неимоверно кудрявый ирландец, оказался в центре внимания этим вечером. В этом, впрочем, не было ничего удивительного. Что может быть интереснее молодого тридцатилетнего рыцаря, только что вернувшегося с победного сражения с всеми ненавидимым драконом?
После обеда, сколь изысканного, столь же и длинного, гости переместились в комнату, уставленную струнными украшениями. Здесь Жан-Давид, скромно промолчавший весь обед, счел возможным обратиться к хозяйке «салона» с вопросом:
— Может быть, вы сыграете нам, мадемуазель?
— Нет.
— Почему же? Мне думается, что не только я в своих лесах, но и господин Шарп среди своих волн не имел возможности наслаждаться хорошей музыкой.
Капитан просверлил зеленым глазом лезущего не в свое дело господина в черном. Откуда он взялся, похожий на мелкого чиновника дуралей? Неужели не понимает, что вся публика переместилась в эту комнату только для того, чтобы послушать во всех подробностях рассказ о захвате испанского галиона, а не дребезжание расстроенной арфы.
Жан-Давид прекрасно понимал, что раздражает ирландца, и был чрезвычайно этому рад.
Но Женевьева не поддержала его игру.
— Я не сыграю вам не потому, что не хочу, а потому, что не умею, — просто сказала она.
— Вы же учились…
— Но не научилась. Лучшая музыка для меня — это хлопанье парусов и журчание воды в шпигатах.
Жан-Давид поклонился и отступил на полшага.
Капитан Шарп ухмыльнулся и подкрутил ус.
Женевьева заметила и то и другое. Второе движение ее здорово разозлило. Что касается первого — ладно, решила она, позже надо будет все обдумать.
Гости между тем расселись.
Жан-Давид поместился в самых дальних рядах. Несмотря на то что его высокопревосходительство самым жарким образом рекомендовал его гостям, он понимал, что остается для всех фигурой вполне второстепенной, если не ничтожной.
Капитан Шарп начал говорить.
Сначала его рассказ струился подобно ручейку, зародившемуся в горах, постепенно он набирал силу, креп, превращался в мощный и бурный поток. В момент описания основных событий он напоминал тропический ураган, которому никто и ничто не способно противостоять.
Суть дела была достаточно проста. Шарп взял в долг немного денег у господина де Левассера, снарядил на эти деньги средних размеров двадцатишестипушечное судно и вышел в море, движимый одной целью — местью испанцам. Вопрос — за что? — был в этой ситуации неуместен.
В течение примерно месяца он курсировал от Кубы до Пуэрто-Рико в надежде перехватить богатый испанский корабль.
Надо сказать, что не одного Тома Шарпа чувство мести толкало на эту дорожку, но далеко не всем удавалось это чувство удовлетворить.
Капитану Шарпу повезло.
— Мы увидели возле острова Дель-Риос большое трехмачтовое судно. Я крикнул своему помощнику, чтобы положили руль к ветру и принесли мне мою подзорную трубу. Достаточно оказалось одного вооруженного взгляда, чтобы понять: это испанец.
Дамы прижали свои веера к восхищенно полуоткрытым ртам, капитан снисходительно затянулся дымом из своей длинной пенковой трубки.
— Мы подняли все паруса, и началась погоня. Очень скоро стало понятно: им не уйти.
— Почему? — пожирая капитана глазами, спросила жирная супруга господина Лизеразю. На бородавке, примостившейся в районе переносицы, у нее блестела капля влюбленного пота.
— Мне кажется, они долго не очищали дно своего галиона, оно все обросло ракушками, это сильно замедляет ход.
Еще одна вдумчивая затяжка.
— Итак, мы их настигали. Я приказал сделать предупредительный выстрел из носового орудия и предложил им лечь в дрейф. И что бы вы думали?
— Что?! — спросило сразу несколько голосов.
— Они послушались. Тогда я отдаю приказ абордажной команде отправляться на нос, вхожу в кильватерную струю. По тому, как они ведут себя, ясно, что сопротивления не будет. Они даже не потрудились открыть орудийные порты! Тогда я выхожу из кильватерной струи и, держа галион под прицелом орудий левого борта, спускаю две большие шлюпки. В них усаживается абордажная команда. Я приказываю сделать два предупредительных выстрела в настил по верхней палубе. Испанцы, собравшиеся на шкафуте, побросали мушкеты и повалились как попало. Абордажная команда без единого выстрела поднимается на борт. Я прибыл на третьей шлюпке. Испанец, вы не поверите…
— Поверим! — воскликнула мадам Лизеразю.
— …Сам вручил мне свою шпагу. Сам! Но что шпага, для этих свиней главное не шпага, не честь, для них самое главное — денежный ящик. Денежный ящик, вот их сердце! Так вот, господа, этот испанец отдал мне, безропотно и даже с поклонами, ключ от корабельного денежного ящика. Я тут же его отправил к себе на борт. Там было семь тысяч песо.
— А груз? — поинтересовался практичный господин де Левассер.
— Груз? Я осмотрел его, разумеется. Олово в слитках, пять тысяч фунтов, такие серые прямоугольники. Чтобы перегрузить его, нам бы потребовалось полдня. Да и в случае столкновения с судами береговой охраны Эспаньолы нам с такой тяжестью в трюме не скрыться бы.
— Да, как говорят бретонские пастухи, овчинка выделки не стоит, — согласился губернатор.
И тут из задних рядов раздался голос бывшего буканьера:
— Какого, вы говорите, цвета были эти слитки?
Публика недовольно зашевелилась, стараясь разглядеть спрашивающего.
— Что вы сказали? — рассеянно переспросил капитан Шарп. Он считал эту черную чиновничью крысу уже окончательно побежденной на фронте борьбы за сердце прекрасной Женевьевы, поэтому мог позволить себе некоторую рассеянность.
— Я прошу вас сказать, какого цвета были слитки.
Капитан затянулся горьким дымом.
