Другой голос, в котором он сразу узнал секретаря редакции, отвечал ему:
– Около половины пятого или около пяти. Но напрасно вы рассчитываете…
– Как это неприятно, – продолжал первый голос. – Не знаете ли, где можно его найти?
«Где я слышал этот голос?» – подумал Кош.
– Не могу вам сказать, – послышался снова ответ Авио.
– Но, наконец, придет же он вечером? Будьте так добры, попросите его зайти ко мне. Важное сообщение…
– К сожалению, невозможно. Он уехал, и я совершенно не знаю…
«Однако!» – насторожился Кош, прижимая сильнее ухо к телефонной трубке.
– Но когда же он вернется? – спрашивал голос.
– Право, не знаю. Может быть, его отсутствие продолжится, а может быть, он вернется скоро…
– Но все же он в Париже?
– Ничего не могу вам ответить. Очень сожалею…
«Да ведь это обо мне говорят, – подумал Кош, прислушиваясь все с большим вниманием. – И этот голос, этот голос…»
– Не разъединяйте, пожалуйста, мы говорим! – закричал Авио.
И Кош, страшно заинтересованный, тоже машинально закричал: «Мы говорим!..» Но тотчас прикусил губу. Счастливый случай позволил ему услышать разговор, относящийся, может быть, к нему. Было бы сумасшествием прервать его неловким восклицанием. Но телефонистка, по счастью, не слышала его обращения. Разговор продолжался:
– Во всяком случае, – говорил незнакомый голос, – вы можете сообщить мне его адрес?
– Конечно.
– И есть надежда застать его дома?
– Черт возьми! – прошептал Кош. – Я не ошибся. Это пристав!
Легкая дрожь пробежала по его телу. Пальцы его судорожно сжали телефонную трубку, и Кош почувствовал, что холодеет. Для чего приставу так настоятельно хотелось увидеть его, узнать его адрес? Он не решился даже мысленно докончить фразы, но грозные слова встали перед ним с поразительной силой и ясностью: «Меня хотят арестовать».
Обратный путь был ему отрезан. Он зашел уже слишком далеко, чтобы возможно было даже минутное колебание.
Три дня прошли с такой головокружительной быстротой, что он не заметил хода времени, и ему показалось, что он в одну секунду был пойман в ловушку. У него мелькнула надежда, что секретарь не ответит; ему хотелось закричать:
– Молчите, не говорите моего адреса!
Но это значило бы серьезно скомпрометировать себя, так как, в сущности, если он и хотел быть арестованным, допрошенным и обвиняемым, то одновременно он стремился сохранить за собой возможность одним словом разрушить все взведенные на него обвинения. Как же в таком случае объяснит он крик страха?..
Голос продолжал:
– Не знаю, застанете ли вы его дома, но вот его адрес… В одну десятую секунды в уме Коша мелькнула мысль, что речь идет не о нем, но Авио уже продолжал:
– Улица де Дуэ. 16.
– Благодарю вас, простите за беспокойство.
– Не за что; до свиданья.
– До свиданья.
Кош услышал отбой… Маленький шипящий звук… больше ничего…
Но он все оставался на том же месте, прислушиваясь, ожидая, неизвестно чего, скованный непонятным волнением. Только через несколько минут он пришел в себя. Не слыша больше ничего, кроме неясного гула, подобного тому, который раздается в больших морских раковинах, он понял, что разговор окончен, что ему здесь нечего больше делать.
Он уже взялся за ручку двери кабинки, но остановился в нерешимости:
– А что если кто-нибудь ожидает за дверью, что, если сильные руки схватят его?..
Сознание его невиновности даже не приходило ему в голову. Он весь был поглощен одной мыслью: скорый, неизбежный арест!..
Собственно говоря, он мог еще, рискуя быть осмеянным, признаться во всем. В худшем случае, его ожидало несколько дней тюремного заключения или даже просто строгий и неприятный выговор… Но он и этого был уже не в силах сделать. Он был совершенно обессилен, загипнотизирован одной неотступной мыслью: «Я буду арестован».
Эта мысль хотя и страшила его, но в то же время и манила, влекла его к себе с непонятной и грозной силой, страшной, как пропасть, над которой наклоняется путешественник, опасной, как страстный призыв сирен, увлекающий в бездну неопытных моряков.
