— А по вашему летоисчислению в каком году мы живем? — спросил Семен Алексеевич.
— В одна тысяча девятьсот девяносто седьмом от Рождества Христова.
— Неужели?
— Вопросы, вопросы по событиям задавайте, — нетерпеливо требовала Рая.
Семен Алексеевич, поначалу не столько движимый стремлением к научной истине, сколько развлекающийся, поинтересовался у Миши последними историческими событиями. Миша, которому в свою очередь надоело выступать полупридурком, зло и быстро заговорил. Хотел доказать, что полностью нормален, и не только физически, как доктор имел честь удостовериться, но и ментально.
Через несколько минут Семену Алексеевичу стало не до иронии. Кутузов действительно жил в девяносто седьмом году! Безо всякого намека на слабоумие, как о вчерашних событиях он говорил про операцию на сердце у Ельцина и выздоровление, про возможную девальвацию рубля, про скандал вокруг гонораров Чубайса за книгу «История приватизации» и многое другое, что давно стерлось из памяти. Михаил Александрович даже выступил пророком и сказал, что, по его мнению, мы стоим на пороге финансового кризиса (таковой и случился в девяносто восьмом). Завлекание народа Леней Голубковым, который не сходит с экрана телевизора и призывает народ нести деньги в МММ, добром не закончится. И его, Михаила Александровича, жена отнесла их сбережения в банк «Чара» под астрономические проценты. Любому человеку, мало-мальски разбирающемуся в экономике, ясно, что шулеры в «Чаре» заправляют.
— Ну, что вы скажете? — спросила Рая доктора.
— Не знаю. Я не специалист в данной области (не хотел говорить — «в психиатрии»), по амнезии, — выкрутился Семен Алексеевич.
— Да и нет таких специалистов! — горячо воскликнула Рая. — Чтобы исследовали обратное развитие человека! Я вас очень прошу, придите к нам домой завтра утром! Сколько стоит ваш визит? Я заплачу, даже по двойному тарифу! Обещаю, вы увидите такое, что и вообразить невозможно! Клянусь! Придете?
Семен Алексеевич пришел. И забыл о гонораре. Потому что со вчерашним пациентом… Чур-чур, глазам своим не поверить!.. Произошли невозможные перемены. У Михаила Александровича, доктор точно помнил, был на левой щеке глубокий фурункул. Отлично запомнил, потому что анализы крови не показали воспаления, что само по себе было странно. А теперь и следа нет от фурункула! Он не мог зарубцеваться до невидимости с вечера на утро! Нереально!
Что там прыщ на лице, могла бы сказать Рая! Однажды ночью она (не спала, пыталась поймать момент Мишиных превращений) наблюдала картину из фильма ужасов. С таким же основанием можно было бы сказать — из научно-популярного фильма о физиологии человека. Миша спал на спине, рот открыт, похрапывает. Рая склонилась над Мишей и увидела, как из дырки на десне, на пустом месте между зубами, вылезает, точно в ускоренной съемке, новый белый зуб. А потом, кино продолжается, на зубе появляется желтое пятно, через несколько секунд — дупло кариеса. Как тут не чокнуться от страха? Только любовь помогает выдержать.
— Вы вчера были у нас на приеме, — борясь с оторопелой растерянностью, обратился доктор к Мише. — Я хотел бы… вновь… послушать ваше сердце (на кой ляд мне его сердце, и так видно, что здоров), то есть осмотреть вас.
Миша видел эскулапа впервые в жизни и вчера ни в какие поликлиники не ходил. Он очень хотел есть. Хватит того, что проснулся неизвестно где и неизвестно с кем. Но как же хочется кушать! К чему беседы с врачом, если он совершенно здоров?
Рая прекрасно знала его настроения, поэтому быстро предложила:
— Миша сейчас будет кушать. — Приторно, как маленькому, она улыбнулась Кутузову. — А в это время доктор Семен Алексеевич задаст Мише вопросы.
Доктор проследовал за Мишей на кухню. И наблюдал, как интеллигентный человек (сомнений в его социальном статусе не было) жадно — столовой ложкой из миски — сметает кашу с редкими волокнами мяса. Такое впечатление, что в тюрьме наголодался.
С благодарностью приняв от Раи чашку кофе, Семен Алексеевич спросил:
— Как вам последние события?
— Вы про захват больницы в Буденновске? — ответил Миша, которому было неудобно жевать в присутствии чужих людей, надо хоть с ними разговор поддерживать. — Банда Шамиля Басаева — это скопище выродков. Беременных женщин в окна под пули выставлять, прикрываться детьми! Я сегодня новостей еще не смотрел. Штурм не начался?
— Кажется, нет, — пролепетал доктор и отхлебнул пойла под названием кофе.
Мише было очень неловко от того, что не мог унять аппетит, жадно ел в чужом доме. И он пытался сгладить неловкость светской беседой. Не переставая поглощать предложенные блюда.
— Этот год, — говорил он, — войдет в историю как страшное лихолетье, вроде эпидемии чумы. Судите сами. Война в Югославии, землетрясение на севере Сахалина. Вчера передавали, что общее число погибших — около двух тысяч…
— Какой год? — перебила Рая. — Миша, про какой год ты говоришь?
Девушка, с которой он с какого-то бодуна переспал, много на себя брала. До прихода доктора несла черт знает что про его потерю памяти. Сказала, что покончит с собой. И разговаривала с ним как с умалишенным. Но доктор повторил вопрос Раи:
— Вы имеете в виду тысяча девятьсот…
— Девяносто пятый, — договорил Миша.
— Понятно. То есть ничего, к лешему, не понятно!
Семен Алексеевич девяносто пятый хорошо помнил. В том году он защитил кандидатскую диссертацию, женился… Сейчас уже второй сынишка родился, а старшенький в третий класс ходит… Точно это было тогда: и Нефтегорск, и Югославия, и кошмар в Буденновске… а у них свадьба… Казалось — в один год все мировые катаклизмы навалились. Хуже некуда, исчерпали запас, дальше будет светлое время. А главные потрясения на планете были еще впереди…
— Михаил Александрович, покажите, пожалуйста, руки!
— Что?
Семен Алексеевич, не дожидаясь, наклонился и задрал рукава на Мишиной рубашке. Вчера, когда Кутузову делали забор крови для анализов, сестра слегка напортачила, часть крови вылилась под кожу, положили салфетку, заклеили пластырем. Сегодня на сгибе локтя у Кутузова обязательно должна быть большая фиолетовая гематома…
Его руки были абсолютно чисты, даже без точечного следа от иголки…
— Миша, вот тебе еще булка, масло, варенье, — метала на стол Рая, — чай и бублики. Продолжай завтрак, а нам с Семеном Алексеевичем, — дернула головой в сторону комнаты, — нужно поговорить.
Рая схватила за руку доктора, который, казалось, сидел бы на кухне до скончания века, таращился на Мишу, и с усилием повела в комнату.
— Вы видите? — спросила она возбужденным шепотом.
— Вижу. И ни фига не понимаю, не врубаюсь, — говорил он как бы сам с собой и употреблял лексику, которую обычно не допускал в общении с пациентами или их родственниками. — Амнезия — хрен с ней, не по моей части. Но куда делся фурункул на щеке?
— А как у Миши ночью затягивается?! Вот это, я вам доложу! Сказка становится былью. Семен Алексеевич, вы нас не оставите? Не бросите?
— Ничего не могу сказать, голова не варит, перегрузка.
— Но вы же давали клятву!
— Кому?
— Гиппократу.
— А, это… Хочу задать еще несколько вопросов Михаилу Александровичу.
— Конечно. Только одна просьба. Подтвердите ему, что сегодня две тысячи пятый год. Ведь это правда?
— Кажется… Черт! Мозги как после бомбардировки. Спокойно! Все назад! Начинаем мыслить цинично и логически.
— Начинайте.
Семен Алексеевич своих мыслей вслух не высказал. Решительно двинул на кухню. И спросил Мишу,
