— Но я не помню, чтобы болел. Когда я сюда попал? Вчера?
— Какой ужас! — глядя на него будто на привидение, пробормотала девушка и выскочила за дверь.
Рая заметалась в коридорчике. Ей хотелось спрятаться. Думала, что привыкла к Мишиным превращениям, но не тут-то было. Она заскочила в туалет, закрылась на щеколду, достала телефон, принялась нажимать на кнопки, путалась. Наконец набрала номер Василия Ивановича (ему Шереметьев предоставил сотовый телефон на время эксперимента).
Миша чувствовал себя совершенно здоровым, если не считать недугом зверский аппетит. Миша ненавидел больницы. Прямо сказать — боялся их. Да и некогда ему было разлеживаться. Сегодня Татьяну выписывают из роддома (хорошо, что туда посетителей не пускают, он бы с трудом заставил себя навестить жену и новорожденную дочь). Нужно успеть заскочить к двоюродной сестре, которая обещала срезать ветку цветущей китайской розы для Танюши. Цветов в это время года с огнем не найти, а у него будет букет. Здорово! И еще есть один подарок Танюше — золотое колечко с рубинчиком. Деньги занял у соседки. Она ворчала, что лучше бы на коляску потратился или манежик. Коляска коляской, а хочется памятный подарок жене сделать.
Он был одет в широкую больничную рубаху — и только, даже трусы отсутствовали. Никакой одежды вокруг не наблюдалось. Но у кровати стояли шлепанцы. Миша отлепил проводки, встал, надел тапочки, подошел к двери и выглянул наружу. Коридор, сбоку дверь, за ней какие-то шорохи-всхлипы (это Рая причитала, терзая телефон). Прямо, в конце коридора, еще одна дверь. Миша подкрался к ней, приоткрыл. Похоже кабинет. Пустой. Он вошел, огляделся. Письменный стол со странным темным пюпитром (плоский экран компьютера). Ага, да тут шкаф! Миша распахнул дверцу. Удача: на плечиках висит мужская одежда: рубашка и костюм. Внизу стоят туфли.
— Ну, простите меня! — бормотал Миша, сбросив больничную рубаху и натягивая на ноги чужие брюки. — Я все верну. Обязательно! Не могу же я, сверкая задницей, по улице бежать!
Брюки на голое тело неприятно кусались и были маловаты, как и рубашка с пиджаком. Туфли на босу ногу жали. Не до капризов — воруем то, что нашлось. Во втором отделении шкафа нашелся старомодный плащ, берем до кучи, не лето на дворе.
Миша почти дошел до двери, которая явно вела на волю, но вернулся к столу. Взял лист бумаги, ручку и написал: «Извините за грабеж. Я все верну. Кутузов».
Он благополучно выбрался на улицу и особых потрясений по дороге домой не испытал. Во-первых, ему было холодно и он практически бежал. Во-вторых, шел снег, маскируя все вокруг. В-третьих, в их городе, как и во многих российских, можно без декораций снимать кино про события тридцатилетней давности. Мише только показалось, что по улицам движутся машины диковинных обтекаемых силуэтов. Иностранная делегация пожаловала? Да еще на месте привычного стенда «Слава победителям социалистического соревнования!» красуется большое фото полуобнаженной девицы и текст: «Мыло „Лав“. Аромат и свежесть». Миша даже затормозил перед новым стендом. Почти порнография! Во дают! Хотят показать интуристам, что у нас все как на Западе. Поднимался по ступенькам в свою квартиру и думал о том, сколько в городе теперь появится шуточек про импортное мыло. Вот, например, «Мыло „Лав“ лезет из канав» или «Он помылся мылом „Лав“ и сверкает как удав», есть еще рифма на «сказав, поняв, мечтав…». Нет, «мечтав» плохо звучит. И тут же пришло в голову: «Не мечтав про мыло „Лав“, нахлебался секс-забав». В самом деле, как его угораздило попасть в больницу и при этом не помнить деталей? Занятый сочинительством, Миша отметил мимоходом, что в подъезде сделали ремонт, в другой цвет стены покрасили. На звонок Миши открыла теща.
Татьяна собиралась выходить из дома, когда раздался звонок. Она открыла, на пороге стояло… это…
Это чмокнуло ее в щеку со словами:
— Доброе утро, Екатерина Сергеевна!
Так звали Танину маму, которая умерла десять лет назад.
Это стало снимать плащ, переобуваться в тапочки. Носков на этом не было. Это, точнее этот, был чистым слепком, как две капли воды похожим на ее мужа, на Михаила… в далекой молодости. Тане стало дурно, показалось, что потеряла сознание и только почему-то не свалилась на пол. Голова вдруг стала пустой до звона, ни одной мысли.
— Отлично выглядите, Екатерина Сергеевна, — продолжал говорить Мишин двойник. Заглянул в комнату, присвистнул. — Новая мебель? Ваш подарок? И люстра? Танюшкина мечта осуществилась. Вместе пойдем из роддома их забирать? Только я бы хотел немного подкрепиться. Вы уже завтракали?
Теща не отвечала на вопросы. Смотрела на него как… как девица утром в больнице — с оторопью, с изумлением. Теща заметно похорошела, посвежела, похудела и одета была с несвойственной ей прежде смелостью — в брючный костюм. Екатерина Сергеевна в брючном костюме! Чудеса! И с каких доходов она, экономист на обувной фабрике, разбогатела? Кормить его не собирается. Но, в конце концов, он у себя дома, а есть хочется уж просто нестерпимо.
— Завтракали? — повторил Миша.
Таня не ответила. Этот развернулся в сторону кухни, явно собираясь туда идти. Таня испуганно попятилась спиной, так и вошла на кухню, отступала, пока не натолкнулась на подоконник.
Этот принялся по-хозяйски вытаскивать еду из холодильника. И рта не закрывал:
— И здесь новая мебель? Вчера передал в роддом одежду для Тани и ребенка, она записку прислала. Чувствует себя хорошо, ребенок немного потерял в весе первые дни, но уже начал набирать. Три двести — ведь это здорово? Хочу дочь Светланкой назвать. Таня согласна. Я ей тоже подарок приготовил — колечко с рубином. А цветы мне сестра двоюродная обещала. Заскочим к ней по дороге?
Было колечко. Да и сейчас есть, лежит в шкатулке. И комнатные цветы, китайская роза, были… Двадцать два года назад! На прошлой неделе у Светланки день рождения был. Таня ей звонила, поздравляла. Дочь сказала, что папа уже отметился, он вообще каждый день звонит. Какой-то странный, не болеет? Вопросы одни и те же задает. Таня сказала, что у отца сложности на работе.
А выглядело все так. Миша позвонил дочери, чтобы удостовериться, в каком времени живет. Светланка сказала:
— Ты меня первый сегодня поздравляешь. Ну, давай начинай!
— С чем поздравлять? — удивился он.
— У меня сегодня день рождения.
— Разве?
— Двадцать два года!
— Сколько-о-о?
— Папа, как у тебя с памятью?
— Отлично… или плохо… Поздравляю, дочка!
— Спасибо! Дико тороплюсь, считай, что ты мне сказал много-много хороших слов. Целую! Пока!
Этот ел, питался, пожирал Танины продукты. Взял белый батон, хотел отрезать поперек кругляшок, передумал, разрезал батон вдоль. Намазал маслом, положил колбасу и сыр, накрыл сверху второй половиной и, широко раззевая рот, кусал, быстро жевал и торопливо глотал. Миша так некультурно никогда не ел.
— Ты кто? — с трудом выдавила Таня.
— Ваш зять, Михаил Кутузов, в девичестве Червяк. Что с вами, Екатерина Сергеевна?
— Ты откуда? — Второй вопрос дался Тане уже легче.
— По правде сказать, из больницы. Удрал оттуда.
— Ага, понятно, — кивнула Таня, которой ровным счетом ничего понятно не было.
Ее отвлек звук с улицы — пронзительный свист автомобильных тормозов. Невольно посмотрела в окно: во двор влетела машина «скорой помощи», остановилась около их подъезда.
— Екатерина Сергеевна! — позвал этот. — Новая мебель, конечно, здорово, большое спасибо, и обои сменили. Но куда вы дели соски, молокоотсос — все, что я купил по Таниному списку?
— Какой молокоотсос? Ты кто?
— Такое впечатление, что вы меня не узнаете, — с набитым ртом ответил Миша. — И где наши заготовки, продукты?
Его жена была прекрасной хозяйкой, на зиму по сотне банок консервов заготавливала, впрок покупала
