– Извини, задумалась. Мысленно перечисляла доводы. Если сразу к итогу, то нам нравится. Точка.
Сергей усмехнулся:
– Очень убедительно!
Ирина Леонидовна вытерла руку о фартук и, улыбаясь, взлохматила ему волосы:
– Малыш! Надо с уважением относиться к чужим пристрастиям, не пагубным, конечно. Мы с папой совершенно не способны понять, что за удовольствие ты получаешь, карабкаясь в гору. Но коль тебе это нравится, то мы принимаем и уважаем твой выбор. Если ты не видишь, как можно получать удовольствие от разведения цветов и выращивания овощей, то проблема не в самом занятии, а в этой головке, – она легонько стукнула сына по лбу, – которая очень умная, но еще недоразвитая.
– Я уважаю! – Сергей легко подхватил шутливый тон. – Особенно уважаю твои маринованные огурцы и кабачковую икру!
– Тогда начинай складывать ее в банки.
Ирина Леонидовна радовалась неожиданному и редкому подарку – доверительному и теплому общению со старшим сыном. Поделилась трудностями роста младшенького, Василия. На днях он заявил учителю математики, что не сделал домашнее задание, потому что в их квартире появились крысы, которых он весь вечер с родителями отлавливал. В учительской на перемене математичка выразила Ирине Леонидовне соболезнование. А та не могла понять, о каких крысах идет речь, и обе выглядели как персонажи эстрадного юмористического представления. Васька лукавит на каждом шагу. Но зачем он врет, если обман обязательно, неотвратимо и быстро раскроется?
– Синоптик! – рассмеялся Сергей.
– Почему? – поразилась мама.
– Врет регулярно, как синоптик.
– Метеорологи ошибаются. А твой брат обманывает сознательно.
– Васька по натуре экспериментатор и провокатор. Провокатор – не в смысле предатель, а типа: возбудить и посмотреть, как трепыхаться будут. Залез в мой рюкзак, вытащил шоколадку и слопал. Кто, говорю, тебе позволил в моих вещах ковыряться? Я, отвечает, и не видел, где лежит твой рюкзак. Рот в шоколаде, фольга из кармана торчит, а он на голубом глазу: не брал, не ел, ничего не знаю, моя хата с краю. Далее, как ты понимаешь, последовало короткое и эффективное педагогическое воздействие… Мам, куда готовые банки ставить?
– Под окно, крышкой вниз переверни. Ты побил Василия?
– Естественно! В финале спрашиваю: «Чего ты врешь, как придурок недоразвитый?» Васька не робкого десятка. «А ты, – говорит, – придурок доразвитый». Пришлось еще немного повоспитывать, пока правду не услышал. Ему, мама, интересно.
– Что интересно?
– Врать, лукавить и смотреть на реакцию.
– Это отвратительный, извращенный интерес!
– А как насчет уважения к чужим пристрастиям? Да ты не волнуйся. Это у него период, пройдет. Помнишь, как Васька с дружками рисовали фашистскую свастику в подъездах? Ты его увещевала, отец бушевал, на классном собрании песочили, а им хоть бы хны. Соседний дом разрисовали. Я предлагал выпороть их так, чтобы месяц стоя учились. Ты сказала – не надо. Собрала пацанов и показала документальный фильм о зверствах фашистов во время войны. Как ножом отрезало желание мерзкие граффити малевать.
– Но что теперь делать, я не представляю! Ты, например, никогда не врал…
Договорить им не удалось, потому что неожиданно пришел Рустам Иванович. И жена, и сын мгновенно по его лицу поняли: находится в крайней степени злости.
– Что за кошеварню устроили? – спросил раздраженно Рустам Иванович. – А ты, сыночек, конечно, не на работе?
– А я вообще лентяй и лежебока, – заверил Сергей. – Здравствуй, папа! Позволь?
Сергей протиснулся мимо отца и вышел. Тихо пробормотал по дороге в свою комнату:
– Ты, родной, тоже не на службе. Что б тебе не сидеть в офисе и не рисовать бассейны? А ты домой приперся в два часа дня.
Рустам Иванович работал в фирме, которая строила и обслуживала бассейны.
Взаимоотношения Сергея и папы за двадцать семь лет претерпели большие изменения. Отец был объектом щенячьей привязанности в глубоком детстве, абсолютным кумиром и образцом для подражания лет до пятнадцати, раздражающим начальником с вечными придирками в юности. Когда Сергей бросил институт, они вдрызг разругались, несколько месяцев практически не общались, только в крайнем случае перекидывались несколькими словами. Отношения потеплели во время службы Сергея в армии. Приписки отца в маминых письмах, ироничные и одновременно несущие заряд крепкой мужской поддержки, очень помогли Сергею, особенно в первое время.
Ныне отец и сын сохраняли нейтралитет.
Рустам Иванович: «Ты не оправдал наших надежд. Мы сына растили не для того, чтобы он пилил верхушки деревьев или висел на доме с малярной кистью».
Сергей: «Как мне жить, буду решать только я сам. На твои, папа, шаблоны и представления равняться не стану. Извини!»
Ирине Леонидовне часто приходила в голову мысль – то ли где-то вычитанная, то ли собственная, в минуты отчаяния возникшая, когда муж с сыном сходились в баталии словесной – два взрослых мужика не могут сосуществовать в одной семье. Мать с сыном проживет, и счастливо. Нестарый отец и взрослый сын обязательно схлестнутся, как два самца в одной стае. Они готовы отдать жизнь друг за друга, но поступиться своей свободой, или мнением, или в запале брошенным лозунгом – никогда. Все понимают,
