Плохой? Нет, просто не тянет. И, может быть, не понимает этого.
— Вы бросьте эти разговоры. Семена можно использовать только для выколачивания заказов по почке, а не для ее создания, наладки или привязки.
Вадим вступается:
— Да это он так, треплется. Мы следим: почку делают. По тому проекту, который с вами согласовывали. Она мало отличается от стандартной малой модели, поэтому можно надеяться, что получим в срок.
(Позвольте, какой срок? Я, кажется, не назначал срока. Значит, советовались с Давидом. Неприятно. Почему? Логика. Нужно планировать.)
Кофе вкусный. Туман в голове совсем рассеялся.
— Кто это такой кофе варил?
— Н-ну! Вы не знали? У нас же есть теперь мощная кофеварка. Коля сделал в мастерской. Все к кофе пристрастились. Из других отделов ходят, заваривают.
— А что говорят о вашем анабиозе в институте?
— Об анабиозе ничего. Мы же делаем установку для оживления, для искусственного управления жизненными функциями.
— Вот еще и поэтому нельзя проводить длительных опытов.
Когда они все вместе, говорит всегда Вадим. Юра вообще молчаливый, редко его удается раззадорить.
— А вы часто ссоритесь?
— Каждый день.
— Почему? Юра, пророни словечко.
— Вы же сами знаете, что с ним невозможно. Все оценки очень субъективны, действия непоследовательны. Тип с повышенными эмоциями. (Как книжно он выражается!) Но быстро миримся.
— Это я мирюсь. Он бы неделю дулся.
Приятно видеть их. Но им нужно идти. Опыт. Сейчас бы получилась хорошая беседа. Всегда так: когда хочется поболтать, — нет времени. Время есть нет настроения.
— Вам, наверное, пора идти?
— Что вы нас гоните? Мы всего десять минут сидим. Да, Юрка?
— Не беспокойтесь, Иван Николаевич. На новый режим будем переходить через пятнадцать минут. А до тех пор там справятся без нас.
— Надеетесь, значит?
Вадим:
— Не очень, чтобы очень, но в некоторых пределах. Знаете, какой народ теперь?
— Будто ты знаешь, какой был раньше?
— В книжках же пишут. Я книжки читаю. Короленко, например, «История моего современника». Чернышевский. Народовольцы. Идейные молодые люди были. А у нас? Чуть опыт затянулся — «Отгул давай!» или «Зарплата мала, уйду на завод». Это больше Юркины кадры — на завод. Моим податься некуда: физиологу везде восемьдесят рублей.
— Брось, Вадим. Работают, не уходят. Тоже с тобой им не мед. Сегодня одно делают, завтра, глядишь, новое придумал — сиди до ночи, переделывай. Потом вообще не появляешься, они без дела слоняются… Нет, не мед.
— Ты мне критику тут не разводи. Все равно не тот народ.
— «Вот были люди в наше время…»
— Знаю. Бородино. М. Ю. Лермонтов.
Увлеченные. Они оба увлеченные, но по-разному.
А молодежь, наверное, всегда была одинакова. Возрастные особенности психики накладывают отпечаток на убеждения. Молодость решительна. Зрелость осторожна. Нет, не все так просто. Произошли изменения в идеях, в культуре, в воспитании, и молодежь на это реагирует больше, чем взрослые.
Спросить:
— Скажи, Вадим, что тебя движет в жизни?
Вадим:
— Да ничего. Просто живу. Получаю удовольствие от работы. Мне нравится раскрывать, как вы выражаетесь, «программы» деятельности клеток, органов, организма.
— А для чего?
— Ну просто нравится. Конечно, приятно, если врачи используют наши идеи и будут вылечивать больных. Но главное — это сам процесс искания.
Юра:
— А ты, Вадим, неразборчив.
— Ну и что? Верно, всеобщими теориями не задаюсь, как ты. Но правила в жизни у меня твердые: работай честно, на всю железку. И на ноги себе наступать не давай. В том числе и таким типам, как наш директор.
— Надеешься выстоять?
— Надеюсь. Знаю, знаю, что вы скажете: «Остынешь, сломают». Не сломают и не остыну. Вот!
(А я выстоял? Нет. Всегда был робок, чтобы не сказать больше. Но в общем-то и не сдался. Вот еще анабиоз выдам «под занавес». Глупо, бахвалиться…)
— Чем же ты объяснишь наших стиляг или этих иностранных битников, о которых в газетах читаем? Да я и сам их видал, это факт.
— Пороли их в детстве мало — вот и все объяснение. Бездельниками выросли.
— А ты, Юра, что скажешь?
— На сей раз я с ним согласен. Пороть, может быть, не обязательно, но с детства приучать к работе, чтобы были прочные рефлексы. Конечно, желательно привить интересы, но для этого их нужно иметь у родителей.
(У него мама имеет. И моя тоже имела. Немножко смешно слышать эти рассуждения от молодого человека, не знающего другой семьи, кроме мамы. А ты сам? Что ты понимаешь в вопросах воспитания? Имеешь сведения от Любы?)
— Иван Николаевич, вы знаете хотя бы одного из этих так называемых стиляг?
— Нет, не приходилось. А ты?
— Ну, я все знаю. (Вот нахал!) Знаю и ребят таких и девушек. Они все неумные. Если поговорить недолго, подумаешь: культурный парень. А потом оказывается обман! Нахватались из кино, из телепередач. Немножко из журналов — из кратких сообщений. Все лодыри. И развратники. Их разговорчики о политике, науке, идеалах, о своем «протестантстве» сплошной блеф. Уверен, что и за границей эти битники такие, как наши, бездельники… Во какую я речь произнес! А что? Нас, молодых, эти вопросы интересуют.
— Конечно, вам их придется решать. Надеюсь, что вы не упрощаете и допускаете всякие переходные степени?
— А как же! Уголовники, стиляги (они же тунеядцы), потом прослойка благонамеренной молодежи и, наконец, мы, работники. Есть всякие переходные ступеньки. Колеблющиеся и примкнувшие.
— _Настоящими_ вы считаете только себя?
— Конечно! Только мы, молодые люди науки, можем построить будущее. Мы не обременены предрассудками. Только логика.
— Юрка, а ловко тебя шеф сегодня подкусил на этом, как его, Гумилеве? А? Как же это ты, такой интеллектуал — и не знал? Я еще над Танькой посмеюсь…
Юра краснеет. Удивительная у него способность краснеть. Кожа очень белая. Смотрит на часы.
— Знаешь, нам пора. Сейчас будем на другой режим переходить. Мы пошли, Иван Николаевич. Вы можете не спешить, мы позовем, если что.
— Ну идите. Жаль, что некогда. Мы еще поговорим на эти темы. Как-нибудь приходите ко мне домой вечерком. Ладно?
— Конечно. С удовольствием. А Лиду можно взять?
— Разумеется. И Таню.
