не все согласны с этим.
Однажды ко мне пришла жена одного из преподавателей университета крайне взволнованная.
– Мария Васильевна! Вы подумайте только! – сказала она. – Приходит домой Люсенька и спрашивает: «Мамочка, правда, ты Меня купила в магазине?» Говорю: «Да, детка!» «А Оля говорит, что я сидела у тебя в животике!» Вы представляете, Мария Васильевна, меня точно кипятком обдало. Ну кто мог сообщить вашей крошке такую гадость?! Кто просветил её?!
Все поведение женщины выражало такой гнев, такую решимость во что бы то ни стало найти источник тлетворного влияния на детей, что я невольно улыбнулась, хотя момент для этой улыбки был не совсем подходящий.
– Я сама сделала это…
Лицо женщины выразило испуг, смятение.
– Как! Вы сами?! Не понимаю!
– Видите ли, в чём дело… Я не считаю нужным вводить в заблуждение детей относительно их появления на свет.
Женщина слушала, не веря своим ушам.
– Вы извините меня, Мария Васильевна, – перебила она, когда я попыталась более подробно осветить свою точку зрения. – Но я своей Люсеньке вынуждена буду запретить играть с вашей Олей. Я не хочу, чтобы моя Люсенька знала подобные вещи! Она ещё ребёнок!
И женщина сдержала своё слово. С этого дня часто можно было слышать, как она, высунувшись в кухонную форточку, кричала дочери;
– Люся! Люсенька! Отойди сейчас же от Оли! Сколько раз я тебе говорила!
Я не обижалась на неё. Она была матерью и как умела воспитывала своего ребёнка.
Гораздо сложнее, на мой взгляд, объяснить сущность половых отношений. Но я не уверена, что в этом есть уж такая необходимость. К двенадцати-тринадцати годам у ребёнка накапливается известный запас наблюдений из животного мира. В какой-то момент его мозг пронзает догадка провести аналогию с человеком. Ребёнок потрясён. Все существо его наполняется ужасом, отвращением. Происходит ломка, крушение. На какое-то время появляется неприязнь к родителям. Но обычно дети более или менее благополучно минуют пору «открытий», и нет надобности впадать в панику, чем грешат некоторые родители да и педагоги, кстати сказать. По этому поводу у А. С. Макаренко есть такие слова:
«Впечатлительным людям в самом деле могло показаться, что положение ребёнка перед тайной деторождения подобно трагической коллизии какого-нибудь царя Эдипа! Оставалось только удивляться, почему эти несчастные дети не занимаются массовым самоубийством» [13].
В педагогике до сих пор не решено, когда следует начинать разговор с детьми на эту тему. Имеется двоякая опасность: или начать его слишком рано, следовательно, акцентировать преждевременно интерес ребёнка на этом вопросе, или опоздать со своим просвещением и сделать его ненужным и скучным, позволив укорениться в сознании ребёнка ложным понятиям, полученным из вредных источников. Большинство педагогов придерживается того мнения, что в области полового просвещения лучше сообщить знания на день раньше, чем часом позже.
Мой отец был такого же мнения. И всё же он опоздал со своим сообщением. Я была достаточно осведомлена обо всём из медицинских книг, имевшихся в домашней библиотеке. Но когда мне исполнилось четырнадцать лет, папа, очевидно, решил, что пора ему выполнить его родительский долг. Он вошёл в комнату, где я сидела за шитьём, и со значительным видом сказал:
– Мне надо серьёзно поговорить с тобой, Маша… Я испугалась. О чём намерен папа говорить со мной, да ещё после такого вступления?
Папа сел напротив меня, выдернул из букета, стоявшего на столе, цветок лютика и рассказал его устройство: мужские, женские цветы, завязь, плод, оплодотворение. Словом, добросовестно повторил со мной урок ботаники. В конце урока папа вскользь заметил:
– То же самое происходит и у животных, и у человека… Ты поняла, Маша?
– Поняла.
– Нет, я вижу, тебе непонятно, Маша…
И папа вновь принялся толковать о мужских и женских цветах, о плодах и завязи… Мне было мучительно стыдно от мысли, что я знала гораздо больше того, что мне силился втолковать отец, что, не зная о моей осведомлённости, он честно пытался выполнить свой родительский долг, а я, видя его беспомощность, не находила в себе сил прервать мучительную для нас обоих сцену. Разговор так и не привёл к желаемому. Помявшись, папа ушёл, а я с пылающими щеками вновь склонилась над шитьём.
Чтобы не поставить себя и детей в неловкое положение, я ни с одним из них не заговаривала на эту тему. И была очень рада, когда прочла у Макаренко такое его высказывание:
«Никакие разговоры о „половом“ вопросе с детьми не могут что-либо прибавить к тем знаниям, которые и без того придут в своё время. Но они опошляют проблему любви, они лишают её той сдержанности, без которой любовь называется развратом. Раскрытие тайны, даже самое мудрое, усиливает физиологическую сторону любви, воспитывает не половое чувство, а половое любопытство»[14].
Я не видела ничего недопустимого в том, чтобы Юра, десятилетний мальчик, купался вместе с сёстрами. Наоборот, мне казалось, что чем дольше дети сохранят младенчески простодушное отношение к наготе человеческого тела, тем лучше будет для них.
Однако всё же пришлось положить предел совместному купанию детей. И виной этому была маленькая Оля. Однажды, когда Лида сидела в ванне и намыливала себе голову, Оля, со свойственной её возрасту непосредственностью, объявила:
– А наша Лида может уже кормить ребёнка… Ребята фыркнули.
– Мама! Пусть они сейчас же убираются отсюда! – возмущённо закричала Лида. – Я не буду мыться при
