к рассказу г. дю Шайла. Без помощи искусственных литературных приемов, одною силою правдивого повествования автор воспоминаний сумел ввести нас в своеобразную обстановку жизни Оптиной Пустыни и заставить нас почувствовать странную, почти фантастическую, во вкусе Достоевского, атмосферу дома Нилуса.
В статье г. дю Шайла впервые освещается личность автора книги о Сионских протоколах, о котором мы до настоящего времени имели смутное представление. Само социальное положение Нилуса являлось предметом разноречий. Его называли то синодским чиновником, то судебным деятелем, то монахом. Теперь мы узнали точно, кто такой этот не вполне нормальный (вернее, вполне ненормальный) человек, сумбурная книга которого в паталогической обстановке нашего времени получила такое широкое распространение и такую фатальную славу.
Г. дю Шайла рисует портрет Нилуса с беспристрастием, которое делает ему честь. Европейскому читателю, перед которым Нилус предстает в смутных очертаниях чуждой обстановки, Нилус, пожалуй, даже понравится. Его, быть может, подкупят блеск религиозного мистицизма и внешнее отсутствие видимой корысти в действиях Нилуса. В нас, очень хорошо знакомых с социальной средой Нилуса, портрет, беспристрастно набросанный г. дю Шайла, вызывает более реалистические ассоциации. Помещик, ударившийся в православную экзальтацию, после того как пошло прахом весело прожитое состояние; мистик, очень трезво нащупывающий как раз ту мистическую стезю, что в России того времени прямо вела в великокняжеские и царские хоромы; кандидат в придворные духовники, весьма по-мирски, по-грешному затыкающий дыры своей канонической погрешимости, лишь бы преуспеть; бескорыстный отшельник, загодя в чаянии успеха заказывающий себе рясу; правдолюбец и святой разоблачитель интриг, пользующийся документом, исходящим от охранника Рачковского, известного мастера провокаций и подвохов, – все это подкрашивает для нас мистицизм Нилуса плутовством, а благочестие его мелкопоместной пронырливостью и угодничеством. Подальше от таких святых!..
Фактическая ценность сообщений г. дю Шайла весьма многообразна.
Происхождение Протоколов от Рачковского подтверждено самим Нилусом и г-жей К., приятельницей Нилуса, которой Рачковский передал эти Протоколы в Париже.
Выяснены мотивы, почему Рачковский предпочел провести эти документы именно через Нилуса, а не через какого-нибудь другого «мистика», в которых господа охранники никогда недостатка не ощущали. Нилус выдвигался великой княгиней Елизаветой Федоровной на пост придворного чародея в противовес знаменитому шарлатану Филиппу, против которого вел также кампанию Рачковский. Снабжение Нилуса сенсационными документами во вкусе Петербургского Двора, с одной стороны, увеличивало шансы Нилуса на победу в состязании с Филиппом, а с другой – создавало Рачковскому признательного друга в лице вероятного властителя дум русского царя.
Доказано, что парижская тетрадь желтоватого цвета с большим пятном голубых чернил на первой странице, о которой в Америке сообщали княгиня Радзивилл и г-жа Херблет, не миф, а подлинная реальность. Подтверждено, что именно эта тетрадь заключала в себе текст протоколов, написанных на французском языке различными почерками, и что она рассматривалась Нилусом как тот подлинник, который похищен у «масонов» в Париже. Именно об этой тетради говорил Нилус как о неопровержимом доказательстве существования еврейского заговора; именно эта тетрадь передана была Нилусу через г-жу К. Рачковским.
Последнее показание возвращает нас к роли Головинского, обрисованного княгиней Радзивилл и повторенной г-жей Херблет. Головинский по поручению Рачковского в Парижской Национальной библиотеке компилятивно сочинял Протоколы, которые, по его заявлению, «должны со временем революционировать мир», и однажды, закончив свой «превосходный» труд, гордо показывал в салоне кн. Радзивилл оригинал своей работы – желтоватую тетрадь с большим голубым пятном на первой странице. Головинский, по- видимому, писал по-французски хуже Боссюэта: г. дю Шайла рассказывает, что французский текст Протоколов произвел на него, природного француза, впечатление работы иностранца – текст изобиловал нефранцузскими оборотами.
Итак, путь тетради с голубым пятном теперь вполне освещен: Головинский-Рачковский-К. – Нилус. Цепь замкнулась, и каждое звено на своем месте. Рассказ княгини Радзивилл получил неожиданное подкрепление со стороны живого очевидца и собеседника Нилуса в Оптиной Пустыни. Протоколы, как мы всегда это утверждали априорно, оказываются детищем охранников, фальсификаторов, погромщиков, карьеристов, невежд и умопомраченных…
Многие современники, следившие за публикациями, касающимися Сионских протоколов, сразу же почувствовали подлог. Николай Дикий, познакомившись со статьей Полякова по ее изданию в «Последних новостях», направляет П. Милюкову недоуменное письмо-отклик.
В номере 331 «Последних новостей» появилась статья С. Полякова (Литовцева) «Воспоминания А.М. дю Шайла». Она как будто вносит некоторую определенность в вопрос о протоколах. Автор ссылается на воспоминания княгини Радзивилл (место появления, название издания, время не указаны, сказано глухо: в «американском журнале») и г-жи Херблет – американки, посетительницы парижского салона княгини Радзивилл (снова никаких указаний на место и время появления этих воспоминаний).
Считая вопрос о протоколах вопросом очень важным, я полагаю, что указания, отсутствующие в статье С. Полякова, крайне необходимы <…> для вдумчивого читателя представляется целый ряд недоумении:
Удивительное совпадение показаний о внешности «тетради» у трех авторов, из которых два видели эту тетрадь почти двадцать лет тому назад, а один – двенадцать лет. Они отлично помнят, что рукопись была на желтоватой бумаге, даже не желтой, а только желтоватой, помнят голубое пятно на первой странице, один автор даже настолько точно помнит через двенадцать лет оттенок пятна, что поясняет: бледно-фиолетовое или голубое. Он помнит такое мимолетное впечатление, как мысль о том, что на рукопись, вероятно, была опрокинута чернильница, но тотчас чернила были смыты. Автор помнит плотность бумаги, переплет, оттенок цвета бумаги, почерки, какими написана тетрадь, и даже чернила.
Люди, устраивающие подлог, которому приписывается огромное значение, приходят и хвастают этим подлогом перед третьими лицами.
В протоколах нет ни одной ссылки на источники, между тем подделыватели их работают в Национальной библиотеке в Париже. Для чего им библиотека?
Я повторяю, что я совершенно не знаю, подлинны «протоколы» или поддельны. Но удивительные совпадения в статьях С. Полякова и дю Шайля на меня производят впечатление того, что кому-то нужно доказать, что протоколы поддельные. Для большего вида достоверности эти доказательства пущены через трех разных авторов, а четвертый сводит их воедино…[389]
