– Может, он там его уже… того? Заколбасил? Ты Пулю знаешь, он один раз манданет и с копыт свалит. А этого гнилого мог вообще…
– Этого не хватало… – Денис делает последнюю затяжку и рыщет глазами в поисках мусорки, в которую он мог бы выбросить бычок. Ох уж это его воспитание!
– Пойдем, там контейнер есть.
Мы пересекаем двор конторы и заглядываем за угол. Воображение рисует самые разные картины, от терпимых, в которых Пуля выбивает Гимору глаз, до самых ужасных, где Пуля с окровавленными руками стоит над телом в смерть забитого Гимора и хлопает глазами, возвращаясь из амока в реальность. То, что я увидел, поразило меня сильнее.
Пуля стоял, уткнувшись глазами в землю, опустив руки с пудовыми кулаками вдоль туловища, и молчал, а распалившийся Гимор отчитывал его как последнего пацана:
– Ты в городе работы больше не найдешь нигде, Полейко, ты меня понял? Я тебя в черный список завтра же, за-втра же занесу! Ты у меня, сука, ящики с пустыми бутылками у универмага не сможешь разгружать…
– Когда мне трудовую можно забрать? – почти блеет Пуля.
– Чего?.. Чего ты буровишь, я понять не могу? В глаза смотри мне!..
Пуля поднимает на Гимора глаза, в которых нет ничего, кроме тупой овечьей забитости и чувства беспредельной вины. Пуля надул губы, как набедокуривший школьник в кабинете у директора.
– Виталий Анатольевич, когда мне трудовую забрать? – повторяет он.
– Когда… Когда я скажу!.. Через неделю на секретаря позвони… Сука, детский сад… Убирайся на хер, и чтоб на глаза мне не попадался больше здесь… Урод…
Гимор сквозит к своей тачке, едва не стукнув меня плечом. А мы с Денисом обалдело переводим взгляд с него на Пулю и обратно. Я ни хрена не понимаю. Пуля всхрапывает, а потом начинает ржать.
– Пойдем в машину, все нормально.
Он ржет, пока мы идем к машине, ржет, пока рассаживаемся. Я завожу, выезжаю на дорогу, а он продолжает ржать до тех пор, пока Денис, нервы которого не выдерживают, не прикрикивает на него:
– Пуля, хорош! Хорош уже! Что у вас случилось там?
Еще несколько мгновений Пуля пытается справиться со смехом, вытирает выкатившуюся на щеку слезу. А когда успокаивается, говорит:
– Понимаешь, я уже в башке все прокрутил – корпус, корпус. – Пуля рассекает пространство перед собой короткими ударами. – И в конце подсрачник ему… Там еще контейнеры мусорные стояли, и я хотел его… обмакнуть потом. Это, наверное, по Фрейду что-то, надо в книжке посмотреть…
– А что остановило-то? – Денис пытается вернуть Пулю в тему, а тот смотрит на нас с открытой детской улыбкой.
– Я понял, что не смогу его ударить. Никак. То есть… я хотел, но… Это было бы скучно. Да. Скучно и предсказуемо. Я, такой здоровый, бью его по печени, он валяется в отрубе, я его еще пару раз пинаю, все балдеют. Я просто сказал, что хочу уволиться. Он сначала обосрался, а по ходу разговора стал смелеть. В конце уже орал на меня, вы видели. Опускал, реально, как раньше, когда я на работу ходил.
– А ты стоял и молчал.
– Да я сдерживался, чтобы не заржать. Это так прикольно было.
– Прикольно? – Я даже оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Пулю и понять, не шутит ли он. – Прикольно???
Сигнал пронесшейся мимо машины возвращает меня к дороге: мы только что проскочили на красный.
– Да, прикольно, – отвечает как ни в чем не бывало Пуля. – Прикинь, глист такой орет на меня, рычит, а что он из себя представляет? Ничего. Он ноль, nada, пустое место. У него жизнь уже закончилась. Он дохлый, сутулый, бабы ему не дают, и изо рта у него воняет. И у него нет никого – ни жены, ни детей, ни бабы постоянной. Если бы я его побил… Представляешь, каким бы он домой сегодня пришел? Вот только прикинь – он заходит в свою однокомнатную клетку, побитый, опущенный, униженный. И не знает, как завтра идти на работу, потому что от стыда умереть можно. И напиться боится, чтобы место не потерять. Так вот он купит чебурашку водки, потому что больше – ни-ни, и уставится в телевизор, и будет смотреть какую-то громкую цветную дрянь, чтобы забыться. Только забыть не получится. Знаешь, я ему сегодня хоть что-то хорошее от жизни дал. Хоть что-то. Он в хорошем настроении домой поехал.
– Я больше у Вазгена гидрач этот брать не буду, – ворчу я, – а то вы покурили, и с башкой своей на «вы».
Дэн и Пуля ржут.
– Одного на философию пробило, второго – на благотворительность, мать Тереза нашлась…
Дэн наклоняется с заднего сиденья вперед и кладет руки мне на шею.
– Не злись, мой мальчик.
Мне ничего не остается, как присоединиться к их смеху. Хотя я чувствую, что Дэн с Пулей смеются об одном и том же, а я просто бэк-вокалом, чтобы не вылезать из темы.
– Стрелку я перевел на завтра, – бросаю я. – Куда едем?
– Домой забрось меня, – просит Пуля.
– А я в «Орбиту», если хочешь, можешь со мной, – предлагает Денис.
Мне вдруг становится жалко этого вечера. Жалко расплескать возникшее сейчас в салоне хрупкое тепло