– Ты сел на поезд, Денис. Он не едет, он несется с бешеной скоростью. А ты пытаешься с него спрыгнуть. И твоя смерть станет результатом не злой воли машиниста, а следствием физических законов. Ты прыгаешь и разбиваешься, это твое решение и твой выбор, и тебе некого винить, кроме самого себя, понимаешь это? Пойду поссу. Свистни Тае, чтоб вискаря еще принесла.
Он идет в туалет, я – на кухню.
Тая сидит на широком подоконнике, обняв руками колени.
– Ты на него не обижайся. Он всегда такой, – говорит она, пока я выуживаю из холодильника следующую бутылку.
– Такой – какой? – Я чувствую, что язык ворочается с трудом.
– Жесткий. Жестокий. Он так любит, это его способ любить. Чем больше он любит человека, тем крепче его держит. Я это по себе знаю, он и со мной так.
– Да ладно, нормально, – говорю я, просто чтобы сказать что-то.
– Тебе плохо, – говорит Тая, – я вижу, ты скрываешь что-то. Оно тебя гнетет, пожирает изнутри.
Милосердная память заблокировала события прошлой ночи, отослав их в подсознание, я улыбаюсь и киваю в ответ. В этот вечер мне отчаянно хочется любить кого-то и чтоб меня тоже любили и жалели, а два этих милых человека – Игорь и его странная, но, безусловно, хорошая сестра идеально для этого подходят.
– Ты можешь мне обо всем рассказать. Обещаю, что никому не скажу, даже Игорю. – Хм, как будто во круг тебя, Тая, так много людей, изнывающих от желания узнать мои секреты. – Понимаешь, с Игорем трудно общаться, он давит все время.
У Игоря снова звонит телефон. До нас доносится трель вызова, потом – короткие, похожие на армей ские команды, неразличимые реплики Вернера.
– С ним трудно. Но… понимаешь, он и дает что-то взамен. Он для тебя все сделает. Ты его о чем угодно можешь попросить, и он сделает. Он и тебя, и меня любит.
– Значит, мы с тобой соратники? – спрашиваю я, безотчетно заигрывая с Таей.
– Получается, так.
– Давай выпьем тогда, пока босса нет, – шепчу я заговорщически и разливаю виски по бокалам.
Тая пугается и употребляет весь набор действий из арсенала зашуганных молодых девиц – нервно оглядывается назад, в гостиную (где маятником ходит Игорь, сросшийся с телефонной трубкой), заправляет прядь волос за ухо, глядя на меня широко раскрытыми глазами – не шучу ли, ломает пальцы и так далее.
А я чуть не силой впихиваю в ее руки наполовину полный стакан.
Когда Игорь возвращается на веранду, я сижу в одиночестве, а край его опустевшего бокала смазан полосой помады.
Мы выпиваем, а потом выпиваем снова, и все проблемы отходят даже не на второй, а на третий план, и мне вдруг начинает казаться, что все произошедшее со мной в последние полгода – не более чем дурной, чрезвычайно затянутый и плохо поставленный фильм, просмотр которого я могу прервать в любой момент, протиснувшись, пригибаясь между креслами, к выходу из зала.
Остаток дня мы проводим валяя дурака – снова купаемся, и, когда мы в воде, начинается дождь, а я к удивлению своему обнаруживаю, что купаться пьяному под вечерним дождем чертовски здорово. Мы разжигаем на берегу костер, Игорь притаскивает мангал и сообщает заплетающимся языком, что Таю с помощником он отослал на рынок, за свежей рыбой. Вскоре она возвращается, и мы запекаем в фольге судака.
Тая то появляется, то исчезает, принимая какие-то непонятные и невидимые мною команды от Вернера. Стоит нам перейти к серьезной теме, и у Таи тут же обнаруживаются срочные дела на кухне. А как только мы снова сползаем к пустякам, Игорь оборачивается и кричит в густеющие сумерки:
– Тая!.. Тая, где ты ходишь!
И она материализуется из темноты и садится рядом с ним. Вернер обнимает ее за плечи, мажет щеку слюнявым пьяным поцелуем, треплет волосы, возится, как со щенком, – чтобы через полчаса, когда разговор коснется важной темы, снова отослать в дом.
Мы говорим и говорим, и в Вернере я обнаруживаю хорошего собеседника. С ним, в отличие от Пули и Крота, я могу вести беседу пусть не такую откровенную, но о вещах более глубоких и взрослых.
– У меня с девушкой моей… противофаза, в общем. Из-за работы. Я боюсь, что у нас ломается все.
– Так ты все это из-за бабы? Господи, Денис…
– Нет, ты не так понял. У нас серьезно. Мы встречаемся уже три года, живем вместе.
– Да хоть пять лет. Это такая штука, она в годах не меряется. У меня, от же ж, блядь! – Вернер размазывает комара по шее и с неудовольствием глядит на кровь на пальцах. – У меня столько друзей лет по десять, по двадцать с женами – и ненавидят их. Любовниц заводят, по проституткам бегают – но не разводятся. Непонятно почему. Так что три года как раз не показатель. А если серьезно… Понимаешь, любовь такая штука, она все ломает. Как… не знаю, как наркомания.
Вернер смеется, радуясь необычному сравнению.
– Она сильнее быта. Когда любовь – бабы за своими мужиками на каторгу идут. Селятся рядом с тюрьмой и живут по пять лет, по десять. Настоящая любовь – она выше. Она терпит, и прощает, и не отпускает. А если начинает условия диктовать, пытаться перепилить тебя, под себя обстрогать – это не любовь уже. Если она тебя такого любит – зачем тебя менять? А если она тебя подо что-то меняет, под образ, который в голове у нее сложился, – значит, настоящего тебя она не любит и не любила никогда.
Мы чокаемся, выпиваем, а потом все вокруг сливается в радужное пятно.
