– Хули Игорь? – спокойно и брезгливо спрашивает Вернер. – Ты же знал, что так закончится, Птица. Знал, на что шел. Ребята из Новочеркасска узнали его, он оттуда сам. – Это уже мне: – Давай. Не тяни.
– Игорь… Пацаны, вы че? Это не я, я знаю, я все скажу, это не я, Игорь, это…
Выстрел отбрасывает Птицу назад, кровь окропляет лицо Жиги.
А потом я вижу пистолет в своей вытянутой руке. Вот так всегда. Главное – действовать не раздумывая. Быстро сделать, а сожалеть уже поздно.
– Ты чего палил, идиот, он колоться начал! – кричит Жига.
– Он все правильно сделал, – защищает меня Вернер, – он крысу раздавил.
ДУДАЙТИС
Нет, ну хватило же ума домой ко мне прийти. Инстинктом первой секунды было – захлопнуть дверь перед его носом, чтобы он остался там, в ночной темноте, и понял, что не надо было сюда приходить, и вообще забыл дорогу в мой дом. Но по его пустым глазам я понял, что что-то случилось, и, схватив за плечо, я резко дернул парня в комнату.
Я выключил в прихожей свет, и мы стояли в темноте лицом к лицу. Мне было плевать, учует он запах водки, нет, но он, даже если и учуял, не подал виду – голова была занята другим.
– Арестуй меня, майор, – сказал Денис, – я человека убил.
И вот он сидит за кухонным столом напротив меня, сжимая в руке стакан, который только что был полным, и смотрит в окно. Мокрый – на улице идет дождь, сутулый. Мы не зажигаем свет, поэтому я не могу видеть выражения его лица, но я знаю, что все, что мне нужно сейчас делать, – это говорить, не умолкая ни на секунду. Не тараторить, а выдавать аргумент за аргументом, цементируя в его мозгах новую правду, пользуясь тем, что сейчас все его воззрения превратились в мягкую глину, из которой можно лепить все, что душе угодно. И если раньше я заставлял его работать на себя давлением, ломкой, шантажом, испугом, то теперь у меня появился шанс забрать его душу, стать его отцом.
– Ты сделал то, что должен был сделать в таких обстоятельствах. У тебя просто не было другого выбора.
– Был.
– Нет, это только так кажется. Если бы ты не выстрелил, сейчас на поляне лежало бы два трупа – твой и Птицы. И все, что мы успели сделать, все принесенные жертвы, твоя полурастоптанная жизнь – все оказалось бы напрасно. Ты лежал бы в полуметре под землей вместе с Птицей, а Вернер остался бы на свободе. Мы ведь не этого хотим?
Денис пожимает плечами. Я понимаю, что он не слушает меня.
– Денис, это жертва, если хочешь. Ты на правильной стороне, а за это иногда дорого платить приходится.
– Да какая правильная сторона, майор… Вы же свои задачи решаете, вы за себя мстите. Вы такой же.
– А, так он тебе рассказал? Такой же… Я мертвый уже! Чего мне за себя мстить, мертвый я! Смотри!
Я задираю штанину. Денис отводит взгляд.
– Смотри, смотри! Знаешь, что это?
– Ожог?
– Именно. Летом по форме рубашка с коротким рукавом, поэтому я в ноги долбил. А перед медосмотром пришлось на ногу гудрончика плеснуть. Потому что иначе выгнали бы, а я, Денис, люблю свою работу.
И я, сбиваясь и торопясь, рассказываю Денису все, что гонял по кругу в башке все эти годы.
Самое страшное, что до сих пор хочется. Во сне я иногда заправляю баян, и не хочется просыпаться, а когда все-таки просыпаешься – берет депрессия и тянет обратно в сон.
Ты бросаешь не потому, что это выстраданное тобой желание, а потому, что так хотят ОНИ. Люди во круг. Близкие и не очень. Все эти родственники с укоряющими взглядами, друзья и коллеги с фальшивым сочувствующим блеском в глазах, осуждающие тебя соседи. Они хотят, чтобы ты бросил, не ты сам. Потому что у тебя самого нет, да и не может быть, достаточной мотивации.
Когда тебя прет – это лучшее, что может быть в жизни. Даже не так, это – над-жизнь, лучше, чем жизнь. Сколько людей в мире колется? Сто, тысяча? Миллионы. Несмотря на преследование со всех сторон – продолжают долбить. Почему?
Потому что хотят. Не могут без этого. Они что, все идиоты, да?
И знают они прекрасно про вред наркоты, но его уравновесить нечем. На одной чаше весов – ворота в новый мир, познание сути себя и отрешение от всех проблем, на другой – серая, бессмысленная жизнь, в которой по мере взросления одни напряги меняются другими.
Выбор очевиден, по-моему.
Но я бросил. Не буду распространяться, чего мне это стоило. О да, я оказался на грани сумасшествия. Более того, я эту грань перешагнул. Я и сейчас сумасшедший.
Самое поганое в жизни бывшего наркомана – сожаление о том, что бросил. Не верь тому, кто рассказывает об облегчении. Врет.
– Поэтому, Денис, чего мне за себя мстить, я мертвый уже! Ни хрена у меня нет! Видишь, в каком говне живу? – Я растопыриваю руки, едва не касаясь ими стен узкой грязной кухни. – Видишь, сам я в какое говно превратился? И лучше не будет уже. Меня одно в жизни держит – я должен Вернера остановить. И ты прекратишь сейчас ныть, сынок, и мне поможешь. Он убивает людей. Даже если они остаются живы, они – мертвецы. Потому что попробовали вкус другой жизни. Мы теперь вместе, сынок. Теперь по- настоящему.
