восторга в руль руками с побелевшими костяшками пальцев, замерев на мгновение на пике, вдруг обрушивается вниз. Хочется визжать от восторга.
Я захожу в сарай. Фокстрот возит граблями по полу.
Я вынимаю из-за пояса пистолет. «Магнум Дезерт Игл».
Меня передергивает от ощущения неадекватности происходящего.
Теперь я понимаю Пулю, который не смог ударить Гимора. Осознавать силу и не пользоваться ею. Я победил Фокстрота. Его победила жизнь. Я могу в него не стрелять. Пуля бы в него не стрельнул. Потому что милосердие – всегда начало жизни, а месть – всегда конец, какой бы благой она ни казалась.
Фокстрот поворачивается.
– Чего? – говорит он.
– Да так просто, – отвечаю я и поднимаю пистолет. Я хочу увидеть его страх. Насладиться им. Выпить через страх его душу.
– Братик, ты чего? Я тут не при делах, братик, в натуре, не при делах… – мычит Фокс, и я понимаю, как ему страшно, – это пробивается даже через его героиновый тремор.
– На колени, сука, падла, – цежу я, и Фокс послушно падает на колени, не сводя с меня щенячьего взгляда.
– Пулю помнишь? – говорю я, и голос мой начинает дрожать.
– Какую пулю, братик? – Его губы трясутся, и он сочится потом от желания угодить мне. – Какую пулю, братик?
– Пуля – друг мой. Я тебя сейчас казню за него.
ДЕНИС
Когда ты бежишь долго, очень долго, тебе начинает казаться, что кровь превратилась в щелок и печет изнутри, а по горлу словно провели наждаком, и каждый вздох обдирает без того горящие внутренности.
Вернер опирается на меня, и я уже не могу тащить его, мы оба заваливаемся и катимся вниз по склону. У меня нет сил встать, а Вернер поднимается, стоит на коленях, скорчившись, и воет от боли, прижимая раненую руку к животу, выплевывает на землю красный сгусток, плачет, воет:
– Сука… Блядь… Больно как… Пошли, Денис!..
Теперь он, раненый и истекающий кровью, тащит меня дальше. Я опять бегу. Не знаю, называется ли это вторым дыханием, но сейчас у меня ощущение, что бег – мое естественное состояние и в другом я никогда не жил.
– Туда! – кричит Вернер. – Туда, я знаю, где мы!
Это пляж. Работает только летом, обслуживая десяток детских лагерей в пригороде да наезжающих сюда городских, одуревших от жары и грязных пляжей в черте города. Перевернутые старые лодки, хлипкая лодочная станция. Пляж узкой полосой приткнулся к реке. От дороги его отделяет лес.
Когда Игорь доходит до пляжа, силы покидают его. Словно бы истончился и порвался нерв, на котором Игорь бежал последний час. Бежал, хотя не должен был – с простреленным плечом, бедром и оцарапанной пулей рукой.
Я подхватываю его под руку и втаскиваю в станционный сарай.
– Нам… пиздец теперь…
– Игорь, не говори, тебе не надо сейчас.
– После того… что в поселке… нас в розыск всех, завтра же… Ой, сука!!! – воет Игорь и плачет от боли, хватаясь за раненое плечо. – Больно как, больно…
Я рву его сорочку и перетягиваю плечо, мастеря что-то вроде повязки.
Два часа назад, после паники, поднявшейся вслед за неожиданными выстрелами на заднем дворе, воздух с обеих сторон ощетинился стволами, загудел от напряжения, и в тот миг, когда еще была возможность повернуть назад, кто-то принял неверное решение и нажал на курок. Началась стрельба. Я помню Жигу, лежащего в пыли во дворе, – его тело валялось на линии огня, об него спотыкались пули с той и с другой стороны. Уже мертвый Жига продолжал дергаться.
С началом перестрелки я выбежал во двор. Игорь, отстреливаясь, бежал следом. Он толкнул меня на землю и упал сверху, прикрыв собой. Вжав голову в землю, целуясь с пылью, я слышал, как громко бухает над моим ухом вернеровский пистолет. Потом Игорь дернулся, вскрикнул, и его теплая кровь полилась мне на шею. Я думал, его убили, но он был ранен в плечо.
Потом он втащил меня в машину и резко тронул с места. Я лежал на полу, а сверху на меня сыпалась стеклянная крошка от выбитого выстрелами заднего стекла.
Мы отъехали от поселка на несколько километров, и Вернер сказал, что нужно бросить машину. Нас уже наверняка ищут. Скоро в воздух поднимут вертолеты и нас выкупят. Лучшее, что мы можем сделать, – укрыть машину и скрыться на своих двоих. Мы загнали «Кэдди» в лес и забросали ветками. Это не лучший выход, но сверху ее не увидят, а прочесывать лес догадаются к вечеру.
И мы побежали.
А теперь Игорь привалился к деревянной стене, и я пытаюсь перевязать его.
– Денис… – сипит Вернер, – Денис…
– Что?
– Если со мной случится что-то… Тайка на тебе…
