выпрашивать у подружек хоть какую пищу было бесполезно – Новый год основательно подкосил общественность в этом плане. Разве что двинуть на рынок, поискать кости, или какую собаку замочить?
Тут распахнулась дверь, и в комнату с топотом, рассыпая снег и благоухая самогоном, ввалился Ганя Тошнилович.
– О! – удивился он. – Очнулась, что ли? А то я уж думал, опять бревно пилить придется.
– Сам ты бревно стоеросовое, – рассвирепела Татьяна. – Чего приперся, козел?
– А ну возьми свои слова обратно, сука! Я, понимаешь, ей самогона приволок…
– Ладно, заткнись. Давай сюда свое пойло. Только у нас закуски нет, ты принес?
Ганя стянул рваный тулуп и бросил его в углу, где у девушек уже громоздилась груда грязного белья – трусов, ночнушек, штанов и так далее. Более-менее чистое лежало отдельной маленькой кучкой, и тулупу там было, конечно, не место.
– Какая закуска? Неделю назад все сожрали.
Светка понюхала самогон и поморщилась.
– Тьфу, дешевка. Градусов поди не больше полста. Не мог уж покрепче припереть, лох.
– Пей какой дают, – обиделся парень. – Могу вообще унести. Да вы чего, девки, такие злые? Меня Маринка к себе звала…
– Шучу!
Света разлила мутную жидкость по стаканам, и они с наслаждением осушили полные емкости. Напиток, понятно, был ужасен, но все же выгодно отличался от растопленного снега. И уже этим был достоин того, чтобы его пили.
Так за свежими сплетнями, дружеской перебранкой и сальными шутками прошло полчаса, и литровая бутыль внезапно опустела.
– Ну, и чего теперь? – в досаде буркнула Танька. – Доставай вторую!
– Была бы… – вздохнул Тошнилович. – А может, все-таки что пожрать найдется?
– Принеси! Мимо рынка шел, мог бы голубей стрельнуть или собаку…
Претензия, конечно, была надуманной, потому как самодельные духовые пугачи имелись только у самых башковитых парней Уродова. Ганя к таковым не относился. К тому же добыть голубя или тем более собаку голыми руками, без снаряжения и подготовки, было немыслимо. Слишком уж хитрые твари водятся в Уродове, и давно привыкли смертельно бояться человека.
Но тут ноздрей обеих девушек и парня достиг волшебный запах супа. Они переглянулись и одновременно вскочили с кроватей. Если застукать на кухне владельца кастрюли, можно разжиться ложкой-другой пищи, а то и целой тарелкой! На худой конец облизать крышку и плиту.
Они дружно, на цыпочках выскользнули из комнаты, и при этом провалилась и даже не скрипнула ни одна доска в полу. Супный дух тут стоял просто сногсшибательный – густой и волнующий.
– Я посмотрю, – прошептала Трусерс, и Танька кивнула.
Она была еще слишком слаба для полноценного участия в боевой операции. Тошнилович же остался в дверях, поскольку особой смелостью не отличался. Украсть еду его могла принудить только угроза неминуемой голодной смерти.
Света прокралась вдоль стены и заглянула в кухню, потом поманила подругу. Очевидно, возле плиты никого не было. Девушки смело зашли в кухню и для вида стали осматриваться в поисках чешуи, кишок и прочей забытой жратвы. Но при этом подбирались все ближе к вожделенной кастрюле, из-под крышки которой вылетала восхитительная струйка пахучего пара.
– Это же Ленкина, – вдруг замерла Трусерс.
– Что? – опешила Таня. – Ленки Целко? Не может быть…
– Точно тебе говорю.
Светлана в страхе прижала руки к груди и отступила от плиты, словно в дверях за ее спиной уже возник страшный призрак Целко. Угодить под горячую руку этой мощной девки не пожелал бы никто, даже комендантша. Только ректор колледжа иногда осмеливался возражать, да и то не очень громко. Что уж говорить о двух слабых девушках, изнуренных голодом?
– Эй, вы чего там? – послышался громкий Ганин шепот. – Лопаете, что ли?
– Заткнись, услышат, – выглянув из кухни, огрызнулась Светка.
Девушки опять переглянулись, и отчаяние явственно читалось на обеих физиономиях. Искушение было огромным, но расплата за кражу супа обещала стать не менее колоссальной. Хорошо, если отделаешься тяжелым увечьем, а то ведь можно и жизни лишиться.
– Не могу терпеть, – прошептала Танюша. – Не жрала я, что ли, всю неделю?
– Как же… Ведро картофельных очисток схавала, не меньше.
– Лучше быстрая смерть от руки Ленки, чем медленная от голода, – решительно заявила Танька и подняла полы халата, чтобы с их помощью уволочь горячую кастрюлю. Первый же контакт с металлом окончился ее злобным шипением – один из пальцев угодил в халатную дырку.
Испуганная Света метнулась к выходу из кухни, на стремя. По счастью, коридор был пуст, даже Ганька предпочел спрятаться в комнате. Удачливые девки торчали у городских приятелей, лопали и трахались в свое удовольствие, а все остальные валялись на кроватях. Может быть, даже с рваными учебниками или засаленными конспектами, оставшимися от предыдущих поколений студенток.
Морщась и стискивая зубы от ужаса, Танька на цыпочках пробежала мимо подруги и юркнула в комнату. Трусерс чуть не поседела в одночасье, когда соседка запнулась на пороге, но все обошлось. В следующую секунду Светка заскочила следом и бесшумно прикрыла дверь.
– Авоську! – задушенно крикнула она.
– На хрена? Офигела, что ли? Ложку хватай!
– Сейчас же обыск будет, дурища! За окно повесим!
– А может, сожрем по-быстрому? – высказался Тошнилович.
– Кипяток – по-быстрому? Ну ты совсем тупой.
– Ну, как хотите, – обиделся парень и повалился на койку.
Чуть не ревя от бессилия, обжигаясь о металл, девушки кое-как сунули кастрюлю в мешок, потом в сетку, распахнули окно и вывесили драгоценную добычу наружу, на гвозде. Крещенский холод резанул по распаренным девичьим телам.
– Не могу больше, – проскулила Танька. – Дай хоть ложку хлебнуть…
– Терпи, подруга, шахидкой будешь.
Света закрыла окно и кинулась за своим единственным учебником, название которого стерлось лет сорок назад. О чем эта книга, кем и зачем она написана, никому из девчонок интересоваться в голову не приходило. Да к тому же текст был на арабском, а из него все студентки знали только слово «хитан» – обрезание. И то потому, чтобы при случае поинтересоваться у малознакомого парня, когда ему этот «хитан» делали. Умный разговор поддержать, короче.
Девушки повалились каждая на свою кровать – Трусерс тупо уставилась в учебник, а Щелястых потеснила Ганю и свернулась в голодном спазме. Тошнилович от скуки тут же полез к ней под халат, но Тане вдруг стало так нехорошо, что оскорбиться она и не подумала. Она стала печально размышлять, уместно ли будет сунуть два пальца в рот и облегчить тело и душу. Все-таки самогон, похоже, оказался паленым.
Долго ждать им не пришлось. Снаружи послышался зычный вопль, от которого даже у трупа волосы бы встали дыбом. Но Трусерс не потеряла присутствия духа. Она поняла, что надо срочно изобразить что-то эдакое, отчего Ленка сразу поняла бы – ребята тут сами по себе, им и без супа интересно.
– А ну-ка быстро воткни ей, – приказала она парню. – И двигай, двигай! Пусть увидит, что мы тут в порядке.
– Да я пытаюсь! Не лезет, блин. Она же снова отрубилась. Неужели самогон плохой попался?
– Не лезет у него… Пить меньше надо.
– Да я почти не пил!
– Ладно, стаскивай ее на пол и ставь на коленки.
Они на пару установили Танюшу в нужную позицию, и Светка раздвинула подруге ягодицы, чтобы Ганя мог толком поместить свой крошечный пенис куда следует. Тошнилович запыхтел, засуетился и наконец достиг результата, и то лишь после того, как Трусерс плюнула на ладонь и смочила Танькину вагину.
