ему.
Особенное негодование вызывал в нем Том Дилхорн, как самый богатый из всех. Придя однажды на заседание комитета своего клуба, Фред с удивлением обнаружил там Тома, сидящего с самым невозмутимым видом. В те времена Том еще не изменил свое отношение к одежде, и носил то, что Фред Уоринг называл «тюремными лохмотьями».
— Что делает здесь этот каторжник? — поинтересовался Фред.
Председатель, Годфри Баррелл, наживший состояние на торговле скотом и намеревающийся стать еще богаче, зажмурился при виде его багрового, возмущенного лица. Фред, как обычно, находился в подпитии.
— Мистер Дилхорн присутствует здесь по приглашению комитета, — чопорно ответил Баррелл. — Он состоятельный человек, друг губернатора Макуайра, и поэтому мы предложили ему вступить в наш клуб.
Было бы честным добавить, что члены клуба согласились терпеть присутствие в нем бывшего уголовника в надежде, что Дилхорн поделится с ними своим растущим, как на дрожжах, состоянием.
— Вы предложили этому… каторжнику… вступить в клуб! Боже, почему никто не спросил мое мнение? — Наступила неприятная тишина, поскольку никто так и не удосужился ответить. В последнее время Фреда здесь недолюбливали. — Я не сяду рядом с подонком, которого привезли сюда в цепях, — заявил, наконец, Фред, — каким бы богатым он ни был. Или я уйду, или он.
Том откинулся на спинку кресла, пропустив оскорбления мимо ушей. Он посмотрел на Баррелла, затем на Фреда и произнес:
— Я уходить не собираюсь.
Баррелл окинул беднягу Фреда ледяным взглядом.
— А я не собираюсь просить мистера Дилхорна, чтобы он ушел, и члены комитета придерживаются того же мнения. Он здесь по нашему приглашению. Предлагаю вам пересмотреть свое отношение, Уоринг, и быть с ним вежливым. В противном случае уйти придется вам.
Фред побледнел, как полотно. Он сам себя загнал в тупик. В прежние дни он был близким другом Баррелла и еще нескольких членов клуба. Но из-за его пьянства, азартных игр, неспособности платить карточные долги, вульгарности и распущенности друзья давно от него отвернулись.
— Я сказал, что не сяду рядом с Дилхорном, — ответил он, — и от своего слова не отступлю.
Он, пошатываясь, вышел из комнаты, провел ночь в игорном доме и борделе мадам Фебы, откуда его и привезли, мертвецки пьяного, к дверям дома миссис Кук.
Позже он рассказал Эстер во всех подробностях, как Дилхорн обошелся с ним и в клубе, и в бизнесе. Фред потерял свое место клерка из-за пренебрежения служебными обязанностями, но предпочитал во всем винить Тома. Он никогда больше не приходил в клуб; это была последняя ниточка, связывающая его с приличным обществом, и он разорвал ее по собственной глупости.
Были еще и карточные долги. Фред брал взаймы у приятеля, продавшего долговые расписки Тому. Еще один приятель поступил так же. В конце концов, Фред обнаружил, что должен приличную сумму своему злейшему врагу.
Еще до ссоры в клубе он называл Тома причиной своих бед в таких выражениях, что Эстер в дрожь бросало. Он не сомневался, что именно Том стал причиной его падения, и научил свою дочь бояться и ненавидеть его.
Воспоминания Эстер об отце ограничивались годами жизни в колонии. Она почти забыла, каким он был до переезда в Сидней. Очень смутно ей вспоминался большой, веселый мужчина, который был по-своему добр к ней, хотя его истинная любовь была всегда обращена на ее брата.
А мать? Казалось, ее и вовсе не было. Одного лишь взгляда, брошенного ею на Сидней, оказалось достаточно, чтобы заболеть от горя и вскоре угаснуть.
Честно говоря, город, в который они прибыли почти восемь лет назад после долгого и изнурительного плавания, очень мало напоминал сегодняшний Сидней. Большинство домов в нем были деревянными лачугами; мать воспринимала его как пустыню, полную каторжников, странных животных и дикарей, особенно в сравнении с их прошлой жизнью в прекрасном загородном доме в Кенте.
Эстер написала письмо своему дяде, сэру Джону Сэвиллю, сообщив ему о смерти родителей, но ответа так и не дождалась. Очевидно, сэру Джону нет дела до своей племянницы. Ей суждено провести остаток жизни в Сиднее… но какой жизни? Что ей делать, когда окончатся последние деньги?
Девушку бросило в дрожь. Эстер знала, что если она не получит место учительницы, выход останется только один: идти на панель и продавать то единственное, что у нее есть, — свое тело.
Но сколько ей за это заплатят? Эстер не питала иллюзий насчет своей дальнейшей судьбы. Обладая столь невзрачной внешностью, она сумеет получить лишь жалкие гроши от солдат, слишком долго не знавших женщин. Если только мадам Феба не согласится взять ее в бордель.
Здравый смысл подсказывал ей, что надо думать не о прошлом или будущем, а о сегодняшнем дне. А также решить, как убедить членов Школьного совета не поддаваться на уговоры Тома Дилхорна и не позволить ему уничтожить ее так же, как он уничтожил ее отца.
— Дилхорн! Эй, Дилхорн, иди сюда, черт бы тебя подрал!
Том Дилхорн ленивой походкой прогуливался под жарким полуденным солнцем, не обращая внимания на раздающиеся за его спиной ругательства.
Кричал Джек Кэмерон, недавний обидчик Эстер, капитан семьдесят третьего пехотного полка. Несколько офицеров рассмеялись при виде его рассерженного лица. Джек не пользовался популярностью среди сослуживцев.
Не замечая всеобщего веселья, Джек, выругавшись, бросился вперед, схватил Тома за плечо и попытался развернуть. Это оказалось непростой задачей, поскольку Том был одним из самых крупных мужчин в колонии.
— Проклятие, Дилхорн. Ты можешь ответить, когда к тебе обращается джентльмен?
— Джентльмен, значит? Вот, ты кто, оказывается, — пробормотал Том, сбросив его руку и взглянув на него с высоты своего немалого роста.
Его нескрываемое презрение не осталось незамеченным. Джек не расслышал слов Тома, но уловил их смысл. Его красное лицо побагровело еще сильнее. Ни один бывший уголовник не смел обращаться к нему подобным тоном.
— Черт подери, каторжник! Мало того, что нас отправили на край земли, так нам еще приходится терпеть наглость мошенников, которых мы же и охраняем!
Окинув Тома взглядом с головы до пят, он добавил.
— Сколько ни пытайся подражать порядочным людям, Дилхорн, все равно ты выглядишь, как подонок!
Том и бровью не повел.
— Вы хотели поговорить со мной? — протянул он.
Джек грубо объявил:
— Я слышал, ты лошадь продаешь. Сколько хочешь за нее? И не пытайся меня надуть.
— И не мечтайте, — буркнул Том, глядя на Джека своими яркими голубыми глазами. — Нет у меня никакой лошади. — Он рассеянно отряхнул рукав своего модного темно-синего сюртука, и даже в этом невинном жесте чувствовалась угроза.
Это была ложь. У него действительно имелась лошадь, но, как только Джек задал свой вопрос, Том передумал ее продавать. Он знал, как обращается Джек с собаками, лошадьми и женщинами, и не собирался предлагать своего отличного вороного жеребца этой скотине.
Джек обозлился еще сильнее.
— Я прекрасно знаю, что у тебя есть лошадь, Дилхорн. Мне об этом Рамси сказал, правда, Рамси?
Капитан Патрик Рамси, еще не решивший, кто из этих двоих нравится ему меньше, Джек или Дилхорн, пожал плечами и беззаботно ответил:
— Так я слышал.
— Вот видите, — спокойно сказал Том. — Всего лишь сплетня. Как жаль, что вас ввели в заблуждение, капитан… Кэмерон… не так ли?
— Ты прекрасно знаешь, как меня зовут, — прорычал Джек.
