– Моргон...
– Рэдерле, я был на корабле, который море разнесло в щепки. Я не хочу подвергать твою жизнь такой же опасности.
– Ее подверг бы опасности не ты, а я сама. Кроме того, я плавала на кораблях от Кэйтнарда до Кирта и обратно, когда искала тебя, – и ничего со мной не случилось.
– Ты могла бы остаться в Кэйтнарде. Лишь на несколько...
– Я не собираюсь оставаться в Кэйтнарде, – перебила его Рэдерле. – Я поплыву с тобой на Хед. Я хочу увидеть землю, которую ты любишь. Когда ты все сделаешь по-своему, мне придется сидеть в твоем доме на Хеде, лущить бобы и ждать тебя, как я уже делала почти два года.
– Ты не будешь лущить бобы.
– Нет. Если только ты не сядешь рядом и не станешь мне помогать.
Он увидел себя – худого, лохматого, с суровым, изнуренным лицом, с чудесным мечом на поясе и звездной арфой за спиной, сидящего на крылечке в Акрене с миской бобов на коленях – и внезапно рассмеялся. Она опять улыбнулась, поглядывая на него и забыв о споре.
– Ты не смеялся семь дней.
– Да, ты права.
Он притих, обвив ее рукой, и улыбка его медленно погасла. Он думал о Хеде, таком беззащитном посреди моря, о Хеде, где не могло возникнуть даже обманчивой надежды на помощь Высшего, и прошептал:
– Как бы я хотел окружить Хед такой силой, чтобы никто и ничто с материка даже не могло коснуться его и он мог бы не ведать страха.
– Попроси Дуака. Он даст тебе войско.
– Я не посмею привести войско на Хед. Это могло бы навлечь беду.
– Возьми туда несколько призраков, – предложила она. – Дуак рад будет от них избавиться.
– Призраки? – Он оторвал взгляд от дальних лесов и посмотрел на Рэдерле. – Призраки на Хеде?..
– Они невидимы, и их никто не заметит и не станет на них нападать.
Она тут же покачала головой, дивясь своим же словам:
– Да что я говорю? Конечно, они переполошат всех хедских земледельцев.
– Если земледельцы не будут знать, что они на Хеде, то нет. – Внезапно Моргон ахнул, похолодев: – Да что я себе думаю?
Она отстранилась, желая увидеть его глаза:
– Ты решил, что я серьезно?
– Я решил... Решил, что... – Теперь он видел не ее лицо, но лица несчастных неприкаянных мертвецов. – Я мог бы обуздать их. Я понимаю их... Их гнев, их жажду мести, их любовь к своей земле. Они могли бы принести на Хед и свою любовь, и свою воинственность... Но твой отец... Могу ли я вырвать нечто из истории Ана и доставить на Хед, хоть это и грозит для него опасностью? Я не могу играть с землезаконом Ана подобным образом.
– Дуак дал тебе разрешение. И, как бы ни заботил моего отца землезакон, он сейчас и сам вполне может быть призраком. Но, Моргон, как насчет Элиарда?
– В каком смысле?
– Я не знаю его, но он бы... но его не обеспокоило бы немного, если бы ты привел на Хед воинство мертвых?
Он подумал о хедском землеправителе, своем брате, лицо которого теперь уже едва помнил.
– Немного, – тихо сказал Моргон. – Он уже небось привык тревожиться из-за меня. Даже во сне. Я бы похоронил свое сердце под его стопами, если бы это обеспечило безопасность ему и Хеду. Я даже готов выдержать с ним спор по поводу этих призраков...
– Что же он скажет?
– Не знаю. Я вообще его больше не знаю.
Эта мысль, сама по себе горестная, коснулась его незаживших ран, но он постарался не показывать этого, лишь неохотно тронулся с места, намереваясь покинуть их высокое убежище.
– Пошли, я хочу поговорить с Дуаком.
Они нашли Дуака в большом зале, где он выслушивал жалобы земледельцев и посланцев анских владетелей на вконец распоясавшихся живых мертвецов. Когда зал наконец опустел и Моргон смог заговорить о своем деле, Дуак выслушал его с недоверием.
– Забирай, – сказал он. – Хоть всех. Только ты хорошо подумал? Моргон, смотри, они лишат Хед мира.
– Да нет же. Я объясню им, для чего везу их на Хед...
– Как? Как можно хоть что-то объяснить мертвецам, которые тешатся своими древними распрями на коровьих пастбищах и сельских рынках?
– Я просто предложу то, что им нужно. Противника для войны. Но, Дуак, как я объясню это твоему отцу?
– Моему отцу? – Дуак оглядел зал, затем поднял глаза к стропилам и заглянул в каждый из четырех
