скажите, разве в этом наряде Дэвид не поражает воображение?
– Вы подобрали удивительно точное определение, мистер Берд. Он именно поражает воображение.
Дэвид думал, чем бы насолить другу, поставившему его в столь неловкое положение. Наконец его осенило:
– Как я уже говорил, Дик сочиняет песенки. Он и про Мауи пытался что-нибудь сочинить недели две назад, но ничего не вышло. Дик уже решил, что муза покинула его, но сегодня моего друга посетило вдохновение. Не так ли, дружище? Ты отказал мне в удовольствии слышать твое новое произведение, но уж Лилиа не откажешь!
– Вы и в самом деле написали песню про Мауи? – Лилиа посмотрела на Дика с благоговением. – Я услышу ее?
– Конечно, мисс, ведь она написана не только о Мауи, но и в вашу честь, – любезно ответил Дик, потом добавил, многозначительно глядя на Дэвида: – Это очень приличная песня... вернее, стихи. Спеть ее не удастся, но я с радостью представлю написанное на ваш суд, мисс.
Дик приосанился и начал:
Остров есть в океане дальнем, Европейцу малознаком. Там колышутся тихо пальмы Над горячим белым песком. Женщины там красивы, И глаза их темны, как ночь, Но всех прекраснее Лилиа, Королевская дочь.
Янтарем золотистым кожи, Глубиною медовых глаз На богиню она похожа, Я о ней поведу рассказ. Ее брови – как крылья птицы, Радость жизни бьет через край, И в объятьях ее забыться – Все равно что увидеть рай.
Страсть ее горячее лавы, Ее ласки...
Дэвид слушал со все большим изумлением, так как стихи и в самом деле были не в обычном стиле Дика. В них ощущалось искреннее желание воспеть и остров, и Лилиа. Но он так и не узнал, какой поэтический образ выбрал Дик для ее ласк. Приглушенный возглас «Довольно!» перебил декламатора. Взгляд, который Лилиа бросила на Дэвида, был равносилен пощечине.
– Вы низкий, гадкий человек, сэр! То, что мне дорого, вы выставили на посмешище, рассказали о том, о чем джентльмен ни словом не обмолвится! – Девушка посмотрела на Дика. – А вы и того хуже, мистер Берд! Если вы пересказываете в стихах недостойную болтовню вашего друга, нетрудно предположить, какого вы обо мне мнения! Где еще вы намерены прочесть эти стихи? В низкопробном клубе?
Впервые в жизни Ричард Берд растерялся так, что утратил дар речи.
– Мисс, вы ошибаетесь! – вскричал он наконец. – Клянусь своей никчемной жизнью, я о вас самого высокого мнения! Ради Бога, вы же не думаете, что я хотел посмеяться над вами? Если я оскорбил вас, то ненамеренно, и я смиренно прошу простить меня!
– Лилиа, он говорит чистую правду! У Дика и в мыслях не было читать эти стихи где-нибудь еще...
– Почему я должна верить этому? А особенно вам, мистер Тревелайн? Однажды вы уже обманули мое доверие, когда исчезли без единого слова прощания, без объяснений, как если бы пресытились мной. Эти стихи – доказательство тому! Теперь я знаю, что любовь англичанина – просто низменная страсть, которую потом превращают в шутку!
– Лилиа, о чем ты? Все совсем не так, как тебе кажется...
– Да? А как же тогда? Чем объяснить ваше бегство, сэр, если не тем, что страсть отгорела?
Дэвид не мог ничего возразить, зная, что девушке нужны не сбивчивые заверения, а прямой ответ, которого у него еще не было. Поэтому Дэвид промолчал.
– Вот видите! – воскликнула Лилиа звенящим от близких слез голосом и бросилась прочь.
– Лилиа, позволь мне все объяснить!
Дэвид последовал за ней, хотя понятия не имел, что скажет, если объяснить ему все-таки позволят. Дик положил руку ему на плечо, повернул друга к себе и покачал головой.
– Сейчас лучше оставить все как есть, дружище Дэвид. Когда женщина в гневе, только полный болван пытается взывать к ее рассудку. Дай ей время опомниться, прийти в себя, и вы поговорите с большим толком.
– Кто бы советовал! До сих пор я следовал твоим советам, и посмотри, до чего дошло! В дальнейшем я уж, пожалуй, буду полагаться на себя!
Он поспешил в зал, но Лилиа уже исчезла в толпе гостей. Дик молча развел руками, глядя ему вслед.
Морис не предвидел того, что Лилиа будет трудно узнать среди других масок, однако именно так и вышло. Он и Эйза Радд кружили в толпе, пристально разглядывая дам и все больше отчаиваясь. Изобилие причудливых костюмов сводило с ума.
Сами они явились на бал в нарядах пиратов Кастильских вод. То, что пирату полагалось оружие, пришлось как нельзя более кстати. На поясе у Мориса красовалась абордажная сабля, Эйзе Радду он предложил капитанский кортик из своей коллекции краденого.
– Это вовсе не значит, что мы воспользуемся оружием, – говорил он, одеваясь, – но если возникнут неприятности, оружие пригодится.
Морис хорошо понимал, что убить Лилиа холодным оружием не удастся – ведь все видели, кто явился вооруженным. На уме у него было совсем иное. Один из сомнительных клиентов Феррета, попав в затруднительное положение, отдал ему за гроши хитроумное орудие убийства: шнур, сплетенный особым образом, эластичный и крепкий, – мечта любого душителя. Сейчас этот шнур покоился в кармане Мориса.
Компаньоны приняли все возможные меры предосторожности. Этеридж, кроме всего прочего, нацепил кустистую черную бороду, Радд выбрал маску палача, полностью скрывавшую лицо, за исключением узких прорезей для глаз. Никто, даже леди Анна, приветствовавшая их у двери, не заподозрил, с кем имеет дело.
