Он медленно поднял голову, как будто она у него болела, и посмотрел на Ребекку. Выражение его глаз ее потрясло. Он сглотнул так, будто ему в рот влили очень горькое лекарство.
– Прости, – произнес он наконец. – Я веду себя очень плохо, я это знаю, как, впрочем, и все остальное. То, что я с тобой сделал, непростительно, а теперь вдобавок ко всему еще и причинил боль!
Ребекка почувствовала, как внутри ее поднимается холодный страх. О чем он говорит? Почему он так себя ведет? Неожиданно для себя она начала плакать, медленно, беззвучно. Слезы обжигали ее щеки, делая лицо некрасивым.
Увидев на ее лице слезы, Жак приглушенно всхлипнул и попытался их утереть.
– Пожалуйста, не плачь. Я попробую тебе объяснить. – Он взял ее руки в свои. – Я должен был рассказать тебе это с самого начала. Женившись, я поступил мерзко, гнусно и отвратительно.
Он сделал паузу, чтобы подобрать нужное слово. Ребекка, не имея сил молчать, взорвалась:
– Но ведь ты меня любишь! Я знаю, любишь. Он крепко, до боли, сжал ее руки, но она стерпела, понимая, что тем самым он пытался смягчить ее душевные страдания.
– Ребекка, в моей любви ты абсолютно не должна сомневаться. Я люблю тебя, очень, и именно поэтому нахожусь сейчас в таком состоянии. Мне не следовало поддаваться искушению и идти на поводу у собственной слабости. У меня не было на это никакого права. Мне следовало собраться с силами и позволить тебе уйти. Но я не смог.
– Жак, я ничего не понимаю из того, что ты сейчас говоришь. Скажи мне, в чем дело? Если ты не скажешь, я просто сойду с ума!
– Да, да. Я попробую. – Он еще сильнее сжал ее руки, но она не пыталась освободиться. – Ребекка… я сказал, что не имел права на тебе жениться. Скажу больше: вовлекая тебя во все это, я совершил подлость. Жутко сознавать, но все это правда. Я… я никогда не смогу быть для тебя настоящим мужем. – Последние слова он произнес скороговоркой.
Ребекка смотрела на него, ничего не понимая. Эти слова для нее ничего не значили.
– Все равно я не понимаю, в чем дело. Объясни! Все происходящее сейчас казалось ей нереальным.
Такого просто не может быть. Она, наверное, спит, и ей приснился страшный сон. Ребекка увидела, что он опять заплакал, но это ее уже не удивило.
– Я был ранен в битве при Новом Орлеане. Ранен так, что не могу больше иметь дела с женщинами. Теперь ты меня понимаешь?
Ребекка чувствовала, что ее начинает трясти.
– Но этого не может быть! Твой отец писал, что ты вернулся с войны невредимым. Всем известно, что ты не был ранен.
Жак попытался улыбнуться.
– Да, все верят, что это так. После окончания войны еще примерно год я оставался в Новом Орлеане, пока окончательно не зажила моя рана. Домой мне вообще не хотелось возвращаться, но больше ехать было некуда. О моем ранении никто не знал, поэтому дома я сказал, что ранен не был. Мое ранение не относилось к тем, о которых мужчина захотел бы рассказывать. Ты думаешь, как бы люди стали ко мне относиться, узнав, что я лишен своего мужского достоинства? Отец все время настаивал, чтобы я женился, вот я и проявил слабость. О моей ситуации он и понятия не имел, поэтому винить его в этом не надо. Во всем виноват только один я. Зная, что не могу быть тебе настоящим мужем, я позволил своему эгоизму и слабости одержать над собой верх.
Ребекке наконец удалось высвободить свои руки, и они безжизненно упали ей на колени. Жак нежно заключил ее лицо в свои ладони.
– Я так люблю тебя, моя дорогая. Я видел, что небезразличен тебе, а тут еще отец настаивал. Ему хотелось внука. Господи, Боже мой! – Его горький смех разрывал ей сердце. – А когда мы приехали сюда, в Саванну, и я увидел, как на тебя смотрят мужчины, то просто обезумел от ревности. Мысль о том, что ты можешь принадлежать другому, была для меня непереносима. И вот таким образом я приговорил тебя к браку, которому никогда не суждено быть настоящим. – Он замолк на несколько секунд, а затем добавил напряженным голосом: – Теперь ты понимаешь, почему я прошу у тебя прощения?
Ребекка смотрела на него в оцепенении, потеряв на время способность ясно мыслить.
Жак вздохнул и выпустил ее лицо из своих рук. Откинувшись на спинку кресла, он сник, как будто произнесенные слова его полностью опустошили.
К Ребекке наконец вернулся голос.
– Жак… Расскажи о том, как это случилось. Может, тогда я смогу понять, о чем ты говоришь. Потому что пока это… это кажется мне нереальным!
– Ты уверена, что хочешь знать?
Она молча кивнула. Он снова вздохнул:
– Хорошо. Я расскажу тебе, хотя как это может тебя утешить?
Отчаянным и безрассудным Жак никогда не был. Даже будучи подростком, он всегда старался избегать драк. И это было не из-за трусости. Нет. Просто Жак испытывал отвращение к любому насилию.
Тем не менее, когда в 1812 году по всей стране распространилась весть о войне с Великобританией, Жак начал подумывать о своем участии в ополчении. Эдуард Молино, много лет знакомый с Эндрю Джэксоном, одним из первых получил его волнующее воззвание «К оружию!».
