Он наклонил голову:
– Твое приглашение принято, Энни.
Через несколько минут он поднимался по шаткой лестнице вслед за Энни, не отрывая взгляда от ее покачивающихся бедер. Ночь была промозглая, со стороны бухты дул холодный ветер. Арман поежился. Энни на ощупь открыла дверь и ввела его в небольшую комнату с чистой заправленной постелью и полотенцем, которое висело на крюке, вбитом в стену. Кроме кровати, никакой мебели в комнате не было. Даже стула.
Она с улыбкой повернулась к нему:
– Я знаю, ты привык к лучшей обстановке, но по крайней мере я стараюсь, чтобы здесь было чисто.
– Этого более чем достаточно, – чуть слышно отозвался он.
Она подошла к нему ближе – настолько близко, что он мог почувствовать исходящий он нее жар, – засунула ему под рубашку руки и стала блуждать пальцами по груди.
– Каждый раз, когда ты приходил, я смотрела на тебя и восхищалась: какой красивый молодой джентльмен!
– Так думают очень немногие, – пробормотал он. Он взял в ладони ее лицо и приблизил свой рот к ее рту. К его удивлению, на вкус ее рот оказался очень приятным. От прикосновения ее полных грудей, прижатых к его груди, в нем окончательно разгорелось желание.
Через мгновение они были в постели. Она каким-то образом уже успела раздеться и теперь помогала ему расстегнуть брюки.
Арман был снова удивлен – на этот раз неистовости ее отклика. Причем он чувствовал, что это была не притворная, а подлинная страсть.
Входя в нее снова и снова, он как будто освобождался от своей боли и гнева, которые не мог выразить словами. Но она не роптала, а напротив, давала понять, что испытывает удовольствие, поднимая высоко вверх нижнюю часть тела, чтобы встретить его толчки, пока наконец не застонала и не прилипла к нему, обхватив его талию ногами. И тут же страсть самого Армана тоже достигла кульминации. Он громко захрипел и начал содрогаться.
– Ты все время выкрикивал имя какой-то женщины, – мягко проговорила Энни, после того как они некоторое время молчали, лежа рядом друг с другом.
Он напрягся.
– Неужели?
– Да. Что-то похожее на «Ребекка».
Ребекке было очень трудно возвращаться на Берег Пиратов. Она, конечно, умела притворяться, если это было необходимо, но все же долгое время скрывать свои чувства не могла. А в данной ситуации требовалось постоянно лицемерить, играя какую-то роль. Причем роль эту она находила для себя неприятной и обидной до предела. А Эдуард и Фелис ожидали, что она возвратится к ним счастливой молодой женой.
Кроме того, была еще Маргарет. Она не любила пристально наблюдать за другими, но они с Ребеккой были так близки, что Маргарет определенно почувствует что-то неладное, если Ребекка ненароком обнаружит, что несчастна и пребывает в депрессии.
Недели, что они провели с Жаком в Саванне после свадьбы, позволили Ребекке немного оправиться от тяжелого удара. Поскольку никто не ждал, что новобрачные будут наносить визиты или блистать в обществе, то их, к счастью, оставили в покое. Ребекка проводила время, собирая внутренние силы, чтобы постепенно привыкнуть к горькой правде своего замужества. Наконец, полностью восстановив над собой контроль, она стала похожа на озеро, под ровной поверхностью которого кипела и бурлила глубокая обида и боль.
Ее страдания усиливались еще и тем, что Жак, по-видимому, легко примирился с существующей ситуацией. После того болезненного признания он заметно повеселел, будто, выговорившись, освободился от постоянно терзавших его демонов. С ней он был по-прежнему внимательным, предупредительным и добрым. Больше всего Ребекку раздражало его поведение. Ему удавалось искусно притворяться, изображая счастливого супруга, не только перед посторонними, но и перед ней самой, и, кажется, он ожидал от Ребекки, чтобы она приняла правила этой игры. Однако Ребекка не могла смириться с такой жизнью.
Год только начался. По утрам деревья окутывал жемчужный туман, делая их верхушки едва различимыми. Остров по-прежнему был прекрасен. Только на прогулках Ребекка чувствовала себя немного бодрее, мысленно повторяя: «Вот я и возвратилась, надо привыкать – отныне это мой дом».
И конечно, она сильно соскучилась по Маргарет. Жаль только, что нельзя с ней откровенно поговорить о Жаке, – это было бы таким облегчением. Но нет, это было совершенно невозможно.
В «Доме мечты» их встретили с распростертыми объятиями. Эдуард, конечно, отпустил пару шуточек в своем духе, выразив удивление, что они решили так рано возвратиться на остров.
– Я думал, вы пробудете в городе подольше, по крайней мере до Пасхи, – сказал он, подмигивая. – Куда торопиться? На месте Жака я бы не спешил.
Ребекка скрепя сердце выдала им историю, которую Жак придумал перед отъездом, о том, что в городе ей одиноко, поскольку она чужая и мало кого знает, что она очень по ним соскучилась и здесь ей будет много лучше. Ребекка изложила свои доводы, очаровательно улыбаясь, и они были приняты без всяких сомнений.
Фелис приказала накрыть чайный стол на застекленной террасе, заставленной благоухающими растениями. Они мило беседовали о том о сем, пока разговор вдруг не коснулся индейцев-семинолов, которые опять бунтовали во Флориде.
Еще осенью, вскоре после появления генерала Джэксона на приеме в Саванне, индейцы поднялись на войну. Их вождь предупредил полковника Мейга, который командовал фортом Скотт, чтобы не пересекали реку Флинт. В ответ американцы сожгли деревню, там в огне погибло много индейцев. Возмездие семинолов было быстрым и ужасным. На следующий день после Рождества генерал Джэксон снова принял командование над американскими войсками.
