остановил всхрапывающих копей возле приземистого, добротного дома с резными наличниками, недавно покрашенными синей краской.
С высоких ступенек сенного крыльца проворно спустился совсем лысый, багроволицый человек. Суетясь и прыгая на крепких ногах, втиснутых в старые калоши, стал зазывать нас в избу:
— Милости просим, гости дорогие! Мы ить и не ждали, а все равно рады, ох как!
— Ты будешь агростароста?— спросил командир.
— Довелось, родной мой, довелось...— Широкое лицо старосты совсем отсырело и размякло в скулах.
— А вот мы и поглядим, какой ты сродственник,— ответил Саша и стал медленно подниматься по ступенькам крыльца. Мы с Николаем — вслед за ним. Федю и Аркашку быстро «заблокировали» деревенские ребятишки.
В кухне, куда мы вошли, агростароста захлопотал еще пуще, подставляя нам табуретки, командиру венский стул, приговаривал:
— Сичас у нас все будет чин чинарем. Хозяйка моя хоть и по грибы пошла, ну да я сам быстренько в огород сбегаю, лучку надергаю, огурчиков сорву с грядки.
— Мы не закусывать сюда приехали.— Носком сапога Бикбаев сердито отодвинул от себя стул. Понизив голос, спросил вкрадчиво: — Ты чего садишь за стол с мухами? Почему в горницу не приглашаешь, а?
Не дожидаясь ответа хозяина, командир распахнул створчатые двери, перешагнув низенький порожек, крикнул:
— Давай, ребята, ходи сюда!
Мы вошли. В большой горнице, с широкого центрального простенка, где обычно висят зеркала, из новой рамки грозно смотрел выпученными глазами Адольф Гитлер.
— Богато живешь, агростароста.— Поворачиваясь на каблуках, Бикбаев оглядел кровать с высоко взбитыми подушками, круглый стол, покрытый кружевной скатертью, побеленную печь-«голландку», венские стулья, расставленные вдоль стены, внимательно рассмотрел фотографии, прилепленные к боковой стенке, а на портрет Гитлера — никакого внимания, будто его тут и не было. Подойдя к старосте, таинственно тихим полушепотом спросил:
— У тебя молоток есть?
— Как же не быть! Как это можно без него в хозяйстве! Есть, есть, товарищ командир. Нужон? Значит, принести?— затараторил хозяин.
— Нужен молоток, нужен. И гвоздь, понятно, найдется?— кивнув головой, спросил Бикбаев.
— О чем разговор, господи!— хозяин развел руками и шлепнул себя по широким синим штанам, возможно еще питая призрачную надежду: не пронесется ли мимо его горницы эта партизанская гроза...
— Неси, да живей только!
— Мы мигом! Момент!— староста шустро выкатился за дверь.
— Ты что, Сашка, задумал?— спросил Николай.
Я тоже не понимал затеи командира, но чувствовал: что-то должно произойти.
Сашка потер горбинку носа, сверкнул темными глазами, поджав губы, погрозил нам пальцем, давая понять, что мешать ему не надо.
Староста не мешкая возвратился в горницу с увесистым молотком и большущим гвоздем в руках.
— Вот, пожалуйста, извольте, все в порядке,— проговорил хозяин, угодливо подавая принесенное.
Бикбаев взял в одну руку молоток, в другую гвоздь, взглянув исподлобья на старосту, спросил:
— А зачем такой толстый и длинный гвоздище-то притащил?
— Чтобы покрепче, значит, поосновательней.
— Дыг тебе же, дурак, будет хуже...
— Отчего же мне-то?— хозяин явно опешил.
— Оттого, что сейчас Гитлера буду на твой лоб прибивать.
Глаза агростаросты остановились и, казалось, полезли туда, куда Саша пообещал приколотить фюрера.
— Ты бы хоть гвоздь-то поменьше взял...— Постукивая шершавой шляпкой гвоздя по молотку, Бикбаев прошелся по горнице, сочувственно посматривая на растерянного агростаросту.
Я заметил, как Николай, чтобы подавить улыбку, опустил голову, стал закуривать. Протянул и мне клочок бумажки.
— Так ведь сам комендант, товарищ командир...— очухался наконец хозяин.
— Что комендант, что?— спросил Бикбаев. Пучки его черных бровей взъерошились.
— Ходил по всем хатам и раздавал. На стенку велел пристроить,— оправдывался агростароста.
— А ты и рад стараться!
— Не исполнишь — сами знаете, какие они, фашисты-то... взлетишь на небушко вместе с душой...
— Есть-то она у тебя, душа?— подмигнув хозяину, спросил Бикбаев.
— Да уж какая там душа!— крикнул Николай.— Хватит, Саша!
— Ладно.— Саша остановился напротив старосты.— Гвоздь тебе возвращаю и молоток положи на прежнее место. Теперь слушай, что я тебе буду говорить.
— Слушаю. Ох ты!— хозяин смахнул рукавом серого пиджака катящиеся по лицу капли пота.
— Погоди. Не охай. Приказ коменданта ты выполнил? А с этого часа будешь выполнять все наши распоряжения. Понял?..
— Понял, товарищ командир, все исполню в точности!
— Ладно. Раз ты такой понятливый, других слов добавлять не буду.
— И не надо, не надо! Может, все-таки закусите чем бог послал?— Хозяин, продолжая гладить лысину, шлепал губами — несладко, наверное, было у него во рту-то...
— Я же тебе, голубчик, сказал, что мы не пировать сюда приехали. Ну, будь здоров, староста. До встречи.
Бикбаев направился к выходу.
— Что ж делается! А этот, значит, пущай так и сверкает тут своими сапожищами?— остановившись за порогом, огорченно прокричал Аркаша.
— Я же тебе сказал, дорогой мой Аркадий, что так надо. Сколько раз повторять?— Командир тоже приостановился.— Повторить?
— Никак нет!— Адъютант командира был молод, но бесовски смышлен. Хорошо знал: когда командир начинает называть его полным именем, держи ухо востро и не вздумай перечить.
На улице нас встретил Федя Цыганков с новыми, из яловой кожи, командирскими сапогами в руках.
— Это вам, товарищ старший лейтенант,— обращаясь ко мне, сказал Федя.
Я горячо поблагодарил его за такую обновку.
— Где добыл?— спросил Николай.
— Есть тут у меня одна знакомая сваха,— ответил Федя.
— У нее что, обувная фабрика?
— Фабрики нет. Когда наши отходили, оставили много казенного имущества. Жители разобрали его, а теперь с нами делятся,— ответил Федя.
— Хорошая у тебя, Цыганков, сваха,— сказал Николай.
— Отличная, товарищ комиссар!
— У нее, наверное, и яблочки есть?
— Сколько угодно.
— Саша, поехали за яблочками к свахе,— предложил Николай.
— Поехали. Яблочков возьмем, а со свахой уж пускай Федька вожжается... Трогай, Аркаша. Обувку добыли, задачу выполнили... Дыг выполнили, Аркаша?— допытывался командир.
— Выполнили, дыг выполнили,— передразнил командира Аркаша и нехотя скомандовал:— По коням!
