Песах Амнуэль
Удар невидимки
Когда-нибудь это должно было случиться. В конце концов, космос — это продолжение Земли, и люди там летают вполне земные, как бы они ни старались изображать из себя существ не от мира сего. Но почему опять мы? Почему, если уж суждено было случиться в космосе первому убийству, то убитый непременно должен был оказаться евреем? Я, конечно, понимаю, что ценность человеческой жизни не зависит от того, к какой национальности принадлежал убитый, но таково уж свойство еврейского характера — если публикуются списки Нобелевских лауреатов, в первую очередь подсчитывать число евреев, а если в США выбрали нового президента, прежде всего интересоваться, не еврей ли он. Хочется, чтобы нас было больше, чтобы мы были лучше прочих, хотя, как известно, выделяя евреев, Творец вовсе не это имел в виду. И наверняка Он не хотел, чтобы первым убитым на орбите оказалось «лицо еврейской национальности».
Космонавты погибали, конечно, и до Михаэля Дранкера. После трагедии «Салюта» полвека назад, был «Челленджер», и была разгерметизация «Мира-2», и был взрыв баллонов на «Альфе» в две тысячи шестом… Но это подводила техника. А чтобы так, ударом по голове… Наш, израильский, космонавт на международной орбитальной станции… Ужасно.
Мой сосед Роман Бутлер, комиссар отдела убийств тель-авивской полиции, о карьере космонавта никогда не думал. Вернувшись домой после того расследования, он недели две ходил, покачиваясь, как моряк, сошедший на берег после долгого плавания, а на мои расспросы отвечал так, будто я веду с ним переговоры из ЦУПа:
— Я понял. Нет, не могу. Только после суда. Сеанс окончен.
Суд состоялся вчера, приговор был вынесен, и Роман сам позвонил мне вечером и попросил разрешения придти на чашку кофе. Получил он и кофе, и пирожные, и рюмку итальянского ликера. Интерес у меня был шкурный — услышать подробности расследования.
— Историк, — сказал Роман, — должен, по идее, хорошо разбираться в психологии масс. Психология личности — это несколько иная профессия, я прав, Песах?
— В принципе, да, — сказал я с сомнением. — Ты хочешь сказать, что, поскольку я историк, то нюансов этой трагедии могу не ощутить?
— Нет… Я просто хочу, чтобы ты представил себя на моем месте в тот день шестого июля. Сижу я в своем кабинете в Управлении полиции, и вдруг звонит мне сам министр Башмет и приказывает взяться за расследование…
В первую секунду Бутлер понял только, что убили какое-то важное лицо. Слушая министра, он одновременно набирал на пульте соседнего видеофона номер своего эксперта, с которым обычно выезжал на происшествия. Из чего следует, что фамилия убитого ему сначала ровно ничего не сказала.
— Убит Дранкер ударом по голове, — продолжал министр полиции. — Тело обнаружил экипаж- сменщик всего полчаса назад, официального заявления еще не было. По идее, господин Бутлер, проблема еще и в том, какое государство должно взять на себя расследование, поскольку станция «Бета» официально является международной территорией Еврокосмоса… Бедняга Михаэль, он ведь только месяц назад женился, я был на его свадьбе…
И только тогда Роман понял, наконец, о чем толкует министр.
— Через час спецрейс вылетает с базы в Явне, вертолет за тобой послан. Есть вопросы?
— Только один, — сказал Бутлер. — Мои полномочия?
— Проведение полного расследования с использованием всех наличных технических средств. С тобой полетит Джордан Мюррей из американского отряда астронавтов. У него юридическое образование…
— Ты понимаешь мое состояние? — продолжал свой рассказ Роман. — Два часа, что я летел на «Стархуке» в Гвинею, на международный космодром, я думал о том, что либо мой министр чего-то не понял, либо я круглый дурак. Ведь я сам слышал и видел, как еще неделю назад экипаж, с которым прилетел на «Бету» Дранкер, вернулся на Землю. А следующий экипаж стартовал вчера, и все это видели в прямом эфире, и сегодня утром они действительно должны были состыковаться… Но ведь целую неделю Дранкер был на станции один, и если его не убили новоприбывшие, ударив Михаэля по голове неосторожно открытым люком, то совершить убийство было просто некому!
Мне и на космодроме не дали раздумывать и спрашивать — резервный «Уран» был готов к старту, и нас с Мюрреем погрузили на борт сразу после медицинского контроля. Только там, в кабине, во время стартового отсчета, я сумел впервые ознакомиться с предварительным отчетом. Мюррей, кстати, тоже. Ну, я тебе скажу, люблю запутанные дела, но здесь мне сразу захотелось обратно, в Тель-Авив…
Смена, в составе которой израильский космонавт Михаэль Дранкер работал три с половиной месяца, включала стандартный набор профессий: был здесь астрофизик Леон Крущевский (Польша), космобиолог Шарль Надар (Франция), физхимик Дуглас Мартин (Соединенные Штаты) и бортинженер Муса Аль-Харади (Палестина). Дранкер в этой компании был единственным профессиональным пилотом орбитальных объектов и потому, когда работы на борту были успешно выполнены, четверо его спутников вернулись на Землю, а Михаэль остался на «Бете» — дожидаться следующей смены. Он прожил в одиночестве неделю, проводя профилактические работы и дважды корректируя орбиту. Последний сеанс связи с базой Дранкер провел вечером, вскоре после старта корабля сменщиков. Узнав, что грузопассажирский «Паром-3» вышел на орбиту, Дранкер попросил, чтобы его не беспокоили до утра — хочет хорошенько выспаться перед встречей.
В назначенное время Дранкер на связь не вышел. С Земли включили будильник — попросту говоря, сирену на пульте управления «Беты», способную разбудить даже спящего медведя. Дранкер не ответил. Телекамеры на станции показывали пустоту в лабораторных отсеках — ясно было, что Михаэль еще не выполз из своей каюты. Приближалось время стыковки, а станция молчала. Экипажу пришлось ориентировать аппараты в нештатном режиме, и хорошо, что обошлось без происшествий. Стыковались, открыли люки на полчаса раньше, чем предписывалось программой полета — молчание Дранкера перешло все разумные границы.
Тело обнаружил Виктор Чубаров (Россия) — бортинженер из сменного экипажа. Дранкера не было в его каюте, он не спал и, по-видимому, даже не ложился. Чубаров нашел космонавта под панелью кристаллизатора — затылок Михаэля был рассечен, кровь запеклась в волосах. По лаборатории летали мелкие кровяные капли, которые нельзя было увидеть с Земли через телемонитор.
В условиях невесомости Дранкер непременно должен был выплыть на осевую линию лаборатории после многократных отталкиваний от стенок. Но этого не произошло — из-за того, что рукав комбинезона зацепился за педаль ножного управления кристаллизатором. Эта случайность и послужила причиной того, что тело не было обнаружено с Земли во время утреннего телеобзора.
Всем прибывшим на станцию было ясно, что нанести себе удар по затылку Дранкер не мог. Никаких предметов, способных случайно нанести удар, в помещении не оказалось. Макс Фарбер (Германия), руководитель нового экипажа и сменщик Дранкера, немедленно проинформировал Землю и получил инструкцию: ни к чему на борту не прикасаться, вернуться на «Паром», люки задраить, отстыковаться и в свободном полете ждать прибытия экспертов-криминалистов.
— Летели мы к «Бете» шесть часов, — сказал мне Бутлер. — Представляешь, высота всего триста двадцать километров, но пока выйдешь на параллельную орбиту, пока уравняешь векторы движения… Я в этом ничего не понимаю, летели мы пассажирами, шесть часов полета дали мне и Мюррею возможность обсудить детали и поговорить по телесвязи со сменным экипажем, все еще болтавшимся на своем «Пароме» около «Беты». У меня сложилось впечатление, что космонавты были в шоке, о чем я и сообщил на базу. Мнение Мюррея с впадало с моим: этот экипаж на станцию допускать нельзя, пусть возвращаются, тем
