невидимые нити в душе, и нити эти резонировали, и все упругое кристаллическое тело наполнял возбужденный покой, незабываемое противоречие мыслей и ощущений, ради которых стоит жить и смотреть, и чувствовать, и любить под огромным, нескончаемым оранжевым небом, где вечные сполохи и переливы полутонов, мягкие как душевный покой… Мир прекрасен… Что? Что?! Что?!! Свет! Ярость!! Боль!!! О… Зачем?.. Нет! Нет!!! Конец…
4
Дмитрий умылся холодной водой из ручья и, стуча зубами, долго обтирался махровым полотенцем. Потом стоял, прислонившись к шершавому, покрытому потеками смолы стволу старой сосны, и ждал, когда взойдет солнце. Первый луч он поймал почему-то не глазами, а кожей. Сначала ощутил на лице теплое дыхание и лишь потом понял, что багрянец над холмами не просто предвестник дня, а само солнце, выступившее ожидаемо и неожиданно.
Он вернулся в домик. Алена спала, и Дмитрий смотрел на ее лицо, на пепельные, с рыжеватым отливом волосы, на любимую им ямочку на подбородке, на худенькие плечи и руки, лежавшие поверх полупрозрачной простыни. Минутное счастье: смотреть на Алену и думать о том, что никто не помешает им быть вместе. Долго — целый месяц. До ближайшего села пять километров. Остров. Оказывается, и на суше, в сотне километров от Москвы, можно найти необитаемый остров.
Год назад они познакомились на какой-то нелепой вечеринке у Борзовых, где отмечали то ли возвращение Николая Сергеевича из полета на Полюс, то ли удавшийся эксперимент, проведенный на этом искусственном астероиде (пили за оба события и за многое еще, о чем Дмитрий успел забыть). Он и Алена точно в омут бросились. Видели только Друг друга, говорили только друг с другом. Нашли много общих интересов и решили, что в них-то и причина взаимной симпатии. Оба — научные сотрудники, оба — с математическим образованием. Он — футуролог, она — специалист по системам управления. Оба любят читать, из музыкальных жанров предпочитают классический джаз. Поискав, они нашли бы и больше «точек касания», но для первого вечера хватило и этих. Потом были другие вечера, триста шестьдесят три вечера, и далеко не все, конечно, оказались такими прекрасными, как первый. И как последний — триста шестьдесят четвертый. Вчерашний.
Солнечный луч отыскал в портьере щель и, будто заранее прицелившись, тонким шнуром уперся Алене в переносицу.
— Утро? — спросила она шепотом и огляделась, впервые увидев комнату при дневном свете. Вчера они пришли сюда поздно, когда уже стемнело, света не зажигали, до того были уставшими и до того им было плевать на весь мир. Где ничего не имело значения, кроме них двоих.
— Утро, — сказал Дмитрий.
— Наше первое утро вдвоем, и впереди таких утров двадцать восемь.
— Утр, а не утров, — пробормотал Дмитрий. — И вообще, утро бывает одно. Все другие — лишь повторения…
Это был удивительный день. Шашлык на костре — Дмитрий никогда не готовил его раньше, но получилось неплохо. Беготня по заросшему высокой травой лугу. Редкие грибы в рощице — поганки, наверное?
— Целый месяц такой жизни, — сказала Алена, — я сойду с ума.
— Хорошо, правда? — Дмитрий обнял ее, зарылся лицом в волосы.
Это была дача Борзова, шефа Дмитрия. «Поживите месяц у меня, — предложил Борзов. И добавил многозначительно: — Но, Дима, не забывайте о деле…»
Потом была вторая ночь, и когда Алена уснула у него на плече, Дмитрий подумал о многозначительном напоминании Борзова и о тех месяцах нервной гонки в работе, которые предшествовали предложению шефа. «Завтра, — подумал Дмитрий, — нет, уже сегодня. Я сделаю это, потому что так решено». Он лежал без сна, как и вчера, но мысли были иными. Завтра, нет, уже сегодня предстоит объяснить Алене сущность эксперимента. Алена ничего не знала о том, чем на самом деле они занимались в своей футурологической группе. Конечно, они многое рассказывали друг другу, и Дмитрий прекрасно разбирался в Алениных системах управления автоматическими станциями типа «Земля — Уран», но о своих работах он говорил вовсе не то, что было на самом деле. О главном он не рассказывал даже Алене — ждал разрешения шефа. Завтра, нет, уже сегодня…
— Аленушка, не беги так быстро!
— Сдаешься? Поцелуй меня, Димчик… Что с тобой сегодня? С утра ты какой-то… будто впередсмотрящий на мачте. Смотришь вдаль, даже меня не всегда замечаешь.
— Аленушка, ты права… Хочу тебе кое-что объяснить.
— Ты в кого-нибудь влюбился?
— Вот еще! Это связано с работой.
— А…
— Ты знаешь, чем мы занимались последние месяцы?
— Ты сто раз говорил. Стратегия познания.
— Да, так это называется в плане. Видишь ли, года два назад, еще до меня, Борзов делал с ребятами очередную обработку прогноза открытий, и получилось, что кривая резко пошла на спад…
— Какая кривая?
— Число открытий за год. Сколько существует род людской, число открытий росло. А сейчас скачком уменьшилось. Понимаешь, что это значит?
— Понимаю, что никто не делает выводов по одной точке, не попавшей на линию. Засмеют.
— По одной, конечно, но точек около сотни. Прогнозы делают по всем наукам, и везде такая же картина. Спад открытий высокого уровня замечали и раньше, но объясняли экономическими трудностями. Чтобы в наши дни делать открытия, нужны большие расходы, а деньги шли в основном на вооружение. Сейчас нет. Запасы плутония пошли в реакторы, и что же? Наука рванулась вперед?
— Чудит твой Борзов. Есть открытия, нет открытий… Нет сегодня, будут завтра. Идем купаться, Дима. И дай слово не говорить о науке. Хорошо?
— Аленушка…
— Догоняй, Димчик!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Я размышляю.
Мне нравится обозревать мой мир целиком, понимать его весь — от мельчайших частиц материи, черных странников, до величайших гигантов, далеких сверхгалактик, родившихся задолго до того, как сконденсировались из газа мои глобулы. Я все понимаю и тоскую из-за того, что понимаю все. Если бы я могло начать жизнь сначала… Странно, что я так думаю. Я ведь могу это сделать. Время обратимо, я умею обращать его, иначе я бы просто не существовало, иначе мои глобулы остались бы безжизненными газовыми облаками, потому что скорость света не беспредельна и одновременности, той одновременности, которая делает мои действия разумными, ее вовсе не существует. Я могу начать все сначала, но не хочу повторения.
Сейчас, когда моя жизнь приблизилась к пределу развития, я начинаю понимать, что мое желание начать сначала не абсурдно. Обозревая свою такую ясную во всех проявлениях Вселенную, я убеждаю себя
