благодарности. Читатель догадается, что на другой день утром Лиза не замедлила явиться в роще свиданий. 'Ты был, барин, вечор у наших господ?' сказала она тотчас Алексею; 'какова показалась тебе барышня?' Алексей отвечал, что он ее не заметил. 'Жаль', возразила Лиза. - 'А почему же?' спросил Алексей. - 'А потому, что я хотела бы спросить у тебя, правда ли, говорят...' - 'Что же говорят?' - 'Правда ли, говорят, будто бы я на барышню похожа?' - 'Какой вздор! она перед тобой урод уродом'. - 'Ах, барин, грех тебе это говорить; барышня наша такая беленькая, такая щеголиха! Куда мне с нею ровняться!' Алексей божился ей, что она лучше всевозможных беленьких барышен, и чтоб успокоить ее совсем, начал описывать ее госпожу такими смешными чертами, что Лиза хохотала от души. 'Однако ж', сказала она со вздохом, 'хоть барышня, может, и смешна, вс же я перед нею дура безграмотная'. - 'И!' сказал Алексей, 'есть о чем сокрушаться! Да коли хочешь, я тотчас выучу тебя грамоте'. - 'А взаправду', сказала Лиза, 'не попытаться ли и в самом деле?' - 'Изволь, милая; начнем хоть сейчас'. Они сели. Алексей вынул из кармана карандаш и записную книжку, и Акулина выучилась азбуке удивительно скоро. Алексей не мог надивиться ее понятливости. На следующее утро она захотела попробовать и писать; сначала карандаш не слушался ее, но через несколько минут она и вырисовывать буквы стала довольно порядочно. 'Что за чудо!' говорил Алексей. 'Да у нас учение идет скорее, чем по ланкастерской системе'. В самом деле, на третьем уроке Акулина разбирала уже по складам 'Наталью боярскую дочь', прерывая чтение замечаниями, от которых Алексей истинно был в изумлении, и круглый лист измарала афоризмами, выбранными из той же повести. Прошла неделя, и между ними завелась переписка. Почтовая контора учреждена была в дупле старого дуба. Настя втайне исправляла должность почталиона. Туда приносил Алексей крупным почерком написанные письма, и там же находил на синей простой бумаге каракульки своей любезной. Акулина видимо привыкала к лучшему складу речей, и ум ее приметно развивался и образовывался. Между тем, недавнее знакомство между Иваном Петровичем Берестовым и Григорьем Ивановичем Муромским более и более укреплялось и вскоре превратилось в дружбу, вот по каким обстоятельствам: Муромский нередко думал о том, что по смерти Ивана Петровича все его имение перейдет в руки Алексею Ивановичу; что в таком случае Алексей Иванович будет один из самых богатых помещиков той губернии, и что нет ему никакой причины не жениться на Лизе. Старый же Берестов, с своей стороны, хотя и признавал в своем соседе некоторое сумасбродство (или, по его выражению, английскую дурь), однако ж не отрицал в нем и многих отличных достоинств, например: редкой оборотливости; Григорий Иванович был близкой родственник графу Пронскому, человеку знатному и сильному; граф мог быть очень полезен Алексею, а Муромский (так думал Иван Петрович) вероятно обрадуется случаю выдать свою дочь выгодным образом. Старики до тех пор обдумывали все это каждый про себя, что наконец друг с другом и переговорились, обнялись, обещались дело порядком обработать, и принялись о нем хлопотать каждый со своей стороны. Муромскому предстояло затруднение: уговорить свою Бетси познакомиться короче с Алексеем, которого не видала она с самого достопамятного обеда. Казалось они друг другу не очень нравились; по крайней мере Алексей уже не возвращался в Прилучино, а Лиза уходила в свою комнату всякой раз, как Иван Петрович удостоивал их своим посещением. Но, думал Григорий Иванович, если Алексей будет у меня всякой день, то Бетси должна же будет в него влюбиться. Это в порядке вещей. Время все сладит. Иван Петрович менее беспокоился об успехе своих намерений. В тот же вечер призвал он сына в свой кабинет, закурил трубку, и немного помолчав, сказал: 'Что же ты, Алеша, давно про военную службу не поговариваешь? Иль гусарский мундир уже тебя не прельщает!' - 'Нет, батюшка', отвечал почтительно Алексей, 'я вижу, что вам не угодно, чтоб я шел в гусары; мой долг вам повиноваться'. - 'Хорошо' отвечал Иван Петрович, 'вижу, что ты послушный сын; это мне утешительно; не хочу ж и я тебя неволить; не понуждаю тебя вступить... тотчас... в статскую службу; а покаместь намерен я тебя женить'. 'На ком это, батюшка?' спросил изумленный Алексей. - 'На Лизавете Григорьевне Муромской', отвечал Иван Петрович; 'невеста хоть куда; не правда ли?' 'Батюшка, я о женитьбе еще не думаю'. - 'Ты не думаешь, так я за тебя думал и передумал'. 'Воля ваша, Лиза Муромская мне вовсе не нравится'. - 'После понравится. Стерпится, слюбится'. 'Я не чувствую себя способным сделать ее счастие'. - 'Не твое горе - ее счастие. Что? так-то ты почитаешь волю родительскую? Добро!' 'Как вам угодно, я не хочу жениться и не женюсь'. - 'Ты женишься, или я тебя прокляну, а имение, как бог свят! продам и промотаю, и тебе полушки не оставлю. Даю тебе три дня на размышление, а покаместь не смей на глаза мне показаться'. Алексей знал, что если отец заберет что себе в голову, то уж того, по выражению Тараса Скотинина, у него и гвоздем не вышибешь; но Алексей был в батюшку, и его столь же трудно было переспорить. Он ушел в свою комнату и стал размышлять о пределах власти родительской, о Лизавете Григорьевне, о торжественном обещании отца сделать его нищим, и наконец об Акулине. В первый раз видел он ясно, что он в нее страстно влюблен; романическая мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову, и чем более думал он о сем решительном поступке, тем более находил в нем благоразумия. С некоторого времени свидания в роще были прекращены по причине дождливой погоды. Он написал Акулине письмо самым четким почерком и самым бешеным слогом, объявлял ей о грозящей им погибели, и тут же предлагал ей свою руку. Тотчас отнес он письмо на почту, в дупло, и лег спать весьма довольный собою. На другой день Алексей, твердый в своем намерении, рано утром поехал к Муромскому, дабы откровенно с ним объясниться. Он надеялся подстрекнуть его великодушие и склонить его на свою сторону. 'Дома ли Григорий Иванович?' спросил он, останавливая свою лошадь перед крыльцом прилучинского замка. 'Никак нет', отвечал слуга; 'Григорий Иванович с утра изволил выехать'. 'Как досадно!' подумал Алексей. 'Дома ли, по крайней мере, Лизавета Григорьевна?' - 'Дома-с'. И Алексей спрыгнул с лошади, отдал поводья в руки лакею, и пошел без доклада. 'Все будет решено', думал он, подходя к гостиной; 'объяснюсь с нею самою'. - Он вошел... и остолбенел! Лиза... нет Акулина, милая смуглая Акулина, не в сарафане, а в белом утреннем платице, сидела перед окном и читала его письмо; она так была занята, что не слыхала, как он и вошел. Алексей не мог удержаться от радостного восклицания. Лиза вздрогнула, подняла голову, закричала и хотела убежать. Он бросился ее удерживать. 'Акулина, Акулина!..' Лиза старалась от него освободиться... ' Mais laissez-moi donc, monsieur; mais кtes-vous fou?' повторяла она, отворачиваясь. 'Акулина! друг мой, Акулина!' повторял он, цалуя ее руки. Мисс Жаксон, свидетельница этой сцены, не знала, что подумать. В эту минуту дверь отворилась, и Григорий Иванович вошел. 'Ага!' сказал Муромский, 'да у вас, кажется, дело совсем уже слажено...' Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку.
КОНЕЦ ПОВЕСТЯМ И. П. БЕЛКИНА
