ориентироваться в чрезвычайно сложной международной обстановке. Агентство получало также советские газеты и журналы. Шли они к нам длинным путем: через Мурманск, оттуда на рыбачьих лодках - в норвежский порт Вардё, пароходиком - в Тронхейм, железной дорогой - в Осло (тогдашнюю Христианию) и дальше. Мы не только читали советские газеты, но и размножали их фотографическим способом для библиотек.
Велика была наша радость, когда удалось достать грампластинки с записями речей В. И. Ленина. Арендовав просторный зал в городе и расклеив по всей Вене афиши: 'Приходите завтра в зал Дрехера, там вы сможете прослушать подлинную запись речей Ленина и их перевод', - мы прокрутили эти пластинки перед огромной аудиторией.
Информация о Советской стране нашла путь на Западе ко всем левым организациям. Деятельность Роста-Вин способствовала установлению контактов этих организаций с Россией. Благодаря нашему посредничеству Москва получала информацию о рабочем движении из многих стран мира. Позже, когда объем такого рода материалов сильно возрос, нам пришлось создать отдельное информационное агентство - Интернациональное телеграфное агентство (сокращенно Интел). Это агентство имело свой балканский отдел, в котором постоянно сотрудничали видные революционеры-эмигранты.
В 1921 году, как руководитель агентства Роста-Вин, я был приглашен на III конгресс Коммунистического Интернационала в Москву.
Трудно описать волнение, охватившее меня в тот момент, когда старенький паровозик дотащил наш состав до советской пограничной станции Себеж и остановился у грубо сколоченной деревянной арки, на которой висело красное полотнище со словами приветствия на нескольких языках, обращенное к участникам конгресса Коминтерна. Сердце мое учащенно билось. Не отрываясь, я смотрел и смотрел в окно. Ведь уже несколько лет своей сознательной жизни я с бесконечным доверием и юношеским восторгом думал об этой стране как о земле обетованной, жил ее успехами и борьбой, надеялся и ждал, что ее пример решит судьбы всех угнетенных народов. После Себежа наш поезд время от времени останавливался, чтобы в ближайшем лесу пополнить запас топлива: из-за нехватки в стране угля железнодорожный транспорт работал на дровах. Большинство пассажиров составляли делегаты III конгресса Коминтерна. В столицу Советской республики мы прибыли в середине мая. В городе трудно было дышать от зноя: в том году суровая зима сменилась жарким, сухим летом. Мы сразу почувствовали это. Москва жила скудно: на Волге свирепствовал голод, страна была охвачена эпидемией тифа, и даже из гостиницы 'Националь', куда поселили делегатов конгресса, увозили заболевших; продуктов не хватало выдаваемый нам дневной паек состоял из одной селедки, десяти штук папирос и черного непропеченного хлеба. Многие магазины были на замке, как и у нас в Будапеште в дни пролетарской революции в Венгрии. Да, издали я не представлял себе, что Москва живет так бедно и трудно.
Но москвичи были настроены по-деловому, ни на что' не жаловались, более того - работали с огромным энтузиазмом, с подлинным горением. Воодушевление и оптимизм масс, безгранично верящих в свои силы, поддерживающих линию партии, произвели на меня глубокое впечатление и во всей полноте силу революционного энтузиазма я почувствовал в зале Кремлевского дворца, где проходили заседания III конгресса Коммунистического Интернационала. Куда ни кинешь взгляд - одухотворенные лица, горящие глаза сотен делегатов, собравшихся со всех концов мира. И Ленин, великий Ленин, скромно присевший на нижней ступеньке лестницы, ведущей к сцене, внимательно слушающий ораторов, делающий пометки в своем блокноте!
Но вот Ленин поднялся на трибуну. Речь его произвела на меня огромное впечатление не только своей политической остротой и силой - Владимир Ильич произнес ее на четырех языках: он говорил несколько часов, сначала по-русски, потом по-немецки, по-французски и по-английски.
Во время работы конгресса меня включили в состав редакции газеты 'Москва', которая издавалась на нескольких европейских языках. В ней печатались выступления делегатов, отчеты с заседаний, обзоры дискуссий, были опубликованы решения конгресса, определившие на многие годы вперед политический курс мирового коммунистического движения. Мне посчастливилось встречаться со многими советскими и иностранными товарищами, за плечами которых был большой опыт революционной борьбы. Дни, проведенные в Москве, знакомства и беседы с людьми расширили мой кругозор 'и, несомненно, помогли еще глубже убедиться в правильности ленинского курса,
В дни конгресса мне довелось познакомиться с некоторыми деятелями Советского государства и многими известными людьми. В первую очередь я посетил Народного комиссара иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина, поскольку именно отдел печати этого наркомата отправлял в эфир телеграммы с пометкой 'Всем, всем, всем', которые мы публиковали в Вене. Чичерин принял меня в гостинице 'Метрополь', где тогда помещался Наркоминдел, в два часа ночи (это были обычные приемные часы наркома). Устало поднявшись из-за письменного стола, на котором кипами лежали бумаги, он подошел ко мне и, оглядев своими воспаленными от бессонных ночей глазами, удивленно воскликнул:
- Неужто вы и есть наш главный пропагандист в Вене? Вам следует выглядеть более солидно. Это ваша основная ошибка, что вы такой юный! - и рассмеялся.
Георгий Васильевич Чичерин, бывший дворянин, ученый и знаток музыки, был великим тружеником. Мне рассказывали: когда Наркоминдел переезжал из гостиницы 'Метрополь' в здание на Кузнецком мосту, Георгия Васильевича интересовал лишь один вопрос: 'А где будут стоять мой письменный стол и кровать?' В 'Метрополе' кровать Чичерина стояла около письменного стола.
Отношения между сотрудниками наркомата, как я заметил, были самые непринужденные, товарищеские. Тон этим отношениям задавал сам Чичерин. Я стал свидетелем такого случая. Поздней ночью в наркомат явился граф Брокдорф-Ранцау, германский посол, типичный прусский аристократ с безупречной военной выправкой. Он застал Чичерина у дверей приемной... со спящим ребенком на руках: за какие-то минуты до этого к стоявшему на посту красноармейцу пришла жена с ребенком, им нужно было о чем-то переговорить, они попросили Георгия Васильевича подержать ребенка и отошли в сторону. И вот нарком стоял, покачивая на руках ребенка, а немецкий граф с изумлением взирал на эту немыслимую, по его понятиям, сцену.
Здесь, в Москве, мы снова увиделись с Уманским, за несколько месяцев до того уехавшим из Вены. Уманский познакомил меня с Маяковским. На сцене Московского цирка готовилась к показу пьеса Маяковского 'Мистерия-Буфф'. Репетиции шли день и ночь в буквальном смысле этого слова, и, поскольку городской общественный транспорт тогда не работал, все артисты, режиссер и сам Маяковский, а также их приятели оставались в цирке и укладывались спать в ложах...
И вот снова Вена. Моя жизнь пошла по двум совершенно различным руслам. Значительную часть времени я по-прежнему отдавал Роста-Вин, масштабы работы неизмеримо возросли. Остальные часы посвящал учебе, стараясь не пропускать семинары но географии.
Позднее, в связи с установлением прочных дипломатических отношений между Австрией и Советской Россией информационные обязанности Роста-Вин были возложены на отдел печати советского посольства в Вене! У меня появилась возможность завершить университетское образование и полностью отдаться науке.
Думаю, есть смысл сопоставить здесь все рассказанное о Роста-Вин с выдумками так называемых 'кремленологов' об этом периоде моей жизни. Например, Давид Даллин в своей книге с громким названием 'Советский шпионаж' пишет: 'Хотя Радо в период будапештских событий и Советской республики было всего 19 лет, в Москве эмигрант Радо быстро стал одним из представителей окруженной большим уважением старой гвардии, общался с высшими кругами Коммунистического Интернационала...' Вот ведь как работает фантазия автора одним росчерком пера превратил меня, молодого человека, в представителя старой гвардии!
Но и этого Даллину мало. Он утверждает, будто бы уже в 1919 году, когда Советская Россия еще не имела никаких официальных отношений с внешним миром, 'этого очень молодого парня' (то есть меня) послали 'из Москвы в Гапаранду, на шведской границе, с заданием создать там филиал первого советского агентства печати РОСТА. Подлинная же цель этой деятельности - объединить журналистику, с разведывательной работой'. Господин Даллин только почему-то не объясняет, как я, находясь в 1919 году в Венгрии, сумел сразу же после поражения венгерской революции очутиться в России, стране, которая, по его же словам, была в это время полностью отрезана от внешнего мира, и какой смысл было создавать в маленьком шведском городке Гапаранде (где, кстати, я ни разу в жизни не бывал) агентство РОСТА.
Это лишь крохотная частица всевозможных искажений, извращений и злостной клеветы, к которым
