- Ты благодарил в райкоме? - возмутился Кямилов. - Послушай, будь, наконец, человеком, имей совесть! Ведь это я лично выдвинул твою кандидатуру. Ну да, поднял этот вопрос на бюро, сказал о тебе секретарю Вахидову. Да, да, я ему так и сказал: этот Муртузов кристально чистый, он работает честно, на совесть, должен он идти вперед или должен повернуть вспять? Только после того, как я этот вопрос поставил и ответил кое-кому на кое-какие возражения, мне удалось доказать, что этот человек должен пойти вперед. Конечно, ты должен двинуться вперед.
- Вы знаете, товарищ Кямилов, ваши слова для меня выше вот этих снежных гор, что видны из окна. Так я их ценю. Кто-кто, а вы-то знаете, что вся работа прокуратуры целиком зависит от следователя... Я заверяю вас, что до последней капли крови буду бороться со всякими негодяями, со всяким охвостьем. Я уничтожу все остатки кулаков - мулаков!
- Вот это верно! Надо раз навсегда покончить с ними, вырвать их с корнем, сложить костер и сжечь, чтобы больше никогда не росли.
- Честное слово, товарищ Кямилов, с тех пор как я стал советоваться с вами, я правильно веду дела. Ни разу не было, чтоб наверху, в Верховном Суде, отменяли наши решения и придирались хоть к чему-нибудь.
- Недаром говорят: чем больше советуешься, когда шьешь платье, тем просторнее оно сшито и лучше сидит, - сказал Кямилов и важно прошелся по комнате. - Хотя я не юрист, но посоветовать всегда могу. Кое-что и мы понимаем. Правда, я не учился в специальной школе, но практика наша могучая вещь, книги - ничто по сравнению с практикой.
- Это бесспорно, это несомненно, товарищ председатель, - Муртузов прямо-таки из кожи вон лез, стараясь выслужиться перед Кямиловым.
- Практика - это все! Но нужно откровенно сказать, что, кроме практики, нужна еще ваша светлая голова. Десять лет молодые учатся в школе, зубрят учебники, кончают разные курсы и техникумы, возвращаются, а смотришь - не могут даже найти вора, укравшего курицу.
Кямилов снисходительно подтвердил:
- Да, насчет головы ты прав. Без головы не то что курицу, но и петуха не найдешь, друг мой... Конечно, юрист должен разбираться и в яйцах. А то подумай: откуда вылезет курица, если не будет яйца? Юрист должен знать, что раньше появилось на свете: курица или яйцо?
Муртузов даже рот разинул от удивления. С большим интересом он спросил:
- Товарищ председатель, вы, наверное, знаете: что было раньше - курица или яйцо? На днях в столовой поднялся из- за этого спор. Но никто не мог конкретно и ясно ответить на этот вопрос.
- Курица вышла из яйца, яйцо вышло из курицы. Что же тут непонятного? спокойно и уверенно ответил Кямилов.
- Все-таки, что раньше, что позже? Как тут разобраться, уж вы-то, конечно, знаете, товарищ Кямилов.
- Одновременно! Оба раньше и оба позже. Понятно или нет? Тут диалектика! Дошло это до тебя?.. И что ты ко мне пристал с этой курицей и с яйцом? Мы говорим о юристах, а ты, невежда, сын невежды, вдруг завел спор. Даже такой пустяк тебе непонятен...
- Понятен, клянусь!... Теперь мне все совершенно ясно.
- Еще бы, тупая черепаха, и та знает, что такое курица и что такое яйцо. Кому нужна пустая, бессмысленная болтовня?
- Верно, верно. Вы целиком и полностью правы, товарищ Кямилов.
- Чем спорить попусту со мной, учи теперь других, объясни им, внушай, пусть и они растут... Пусть становятся культурнее...
- Э, по совести говоря...
- Ну? Что по совести говоря?
- По совести говоря, я никогда не прячу свои знания от других. Но люди такие неблагодарные...
- Причем тут благодарность? Ты дай людям знания, пусть кто может усвоит. Мудрому достаточно намека, а дурака хоть дубиной бей - не втолкнешь. Что ж, пусть обижаются тогда сами на себя.
- Но не у всех же такая мудрая голова, как у вас, товарищ Кямилов. Как будто вы сами, собственной рукой, сотворили этот мир - все знаете, клянусь!
- Ладно уж, ладно, не слишком раздувай мои заслуги...
Председатель райисполкома лениво возразил Муртузову, но вид у него был при этом такой, словно он проглотил кусочек сливочного масла. Даже глаза заблестели.
- Так я тебе советую, - сказал Кямилов на прощание, - переезжай в квартиру прокурора. Не будь трусом...
Все же Муртузов колебался.
- Квартира не уйдет от меня, - думал он. - Все равно она будет моей. Не к чему торопиться.
Хотя Муртузов и скрывал своя мысли, не говорил об этом открыто, но он был совершенно уверен в том, что получит назначение на должность районного прокурора. Эта мечта преследовала его день и ночь. Он даже расписался для пробы несколько раз на листе чистой бумага: 'Районный прокурор Муртузов', но все же, полюбовавшись на свои закорючки, бумагу сжег.
И вдруг приехал новый прокурор и сразу же приступил в работе. Приезд Мехмана подействовал на Муртузова, как выстрел в спину. 'Эх, если не везет человеку - так не везет! - с горечью думал Муртузов, - Но ведь Абдулкадыр мне обещал... Впрочем, что может сделать Абдулкадыр, если он только заместитель прокурора республики, а прокурор его не любит? Ну и время настало! Он должен, бедняга, отчитываться в каждом своем шаге...' У Муртузова душа болела не столько за Абдулкадыра, сколько за себя. 'Что он, бедный, может сделать? Важно не то, сколько раз ты кидаешь сеть - в море, важно - попадается ли рыба... Кямилов здесь, Абдулкадыр там - оба старались, а сеть все пуста! Другим попадаются золотые лососи, а в мою сеть даже серые миноги не идут. Нету мне счастья, не попадается такой улов, чтобы я посмотрел и вздрогнул от удивления... Нет, я как огромный камень - всегда на одном месте. Недаром люди говорят: 'Стоит упасть камню, как он всей тяжестью прирастает к месту'. Но на сколько лет, на сколько зим? Ведь у камня нет души, нет желаний, а я живой человек... Значит, нужно убрать с моего пути этого приезжего кудрявого парня. Но как? Надо затаиться, подобно змее, обвить его и ужалить... Завоевать его уважение, заручиться его доверием и тайком, исподтишка ввести в его тело смертельный яд так, чтобы поразить в самое сердце. Не могу же я все время - от Адама и до крушения мира смиренно ждать! Я тоже хочу жить...'
Но Мехман, разумеется, и не догадывался, о чем думал следователь, встретивший его столь угодливо и радостно:
- После бывшего прокурора Залова квартира стояла все время запертой. Видите, даже обои отсырели, висят кусками... Да и что это за квартира для бакинца... Одна комната и кухня.
- У меня семья маленькая, нам хватит, - беспечно ответил Мехман. - К роскоши я не привык.
- Ну да, ну да, - задумчиво произнес Муртузов, наблюдая, как Зулейха тщетно старается хоть как-нибудь украсить свое неприглядное жилье.
Он позвал курьера прокуратуры, странного человека в калошах, и сказал неопределенно:
- Слушай, Калош. Надо помочь. Люди на новом месте, никого и ничего не знают... Понял?
Калош был достаточно хитер, чтобы надуть самого Муртузова, не то что такого птенца, как новый прокурор. Он и без намека все хорошо понял.
- Если старой хозяйке или молодой что-нибудь понадобится, пусть только крикнут: 'Калош', я всегда здесь, во дворе, - сказал он. И подмигнул Муртузову, давая понять, что следователю не о чем беспокоиться. Калош скоро разберется, что это за люди приехали и с чем их едят...
13
Хоть Мехман и устал с дороги, но встал рано. Он выглянул в окно. Человек в калошах подметал двор прокуратуры, собирал бумажные клочки, папиросные окурки.
Он всячески старался втереться в доверие приезжих, показать себя душевным другом семьи.
- Дочь моя, ты не смущайся, - просил он Зулейху, - все, что нужно тебе, хоть птичье молоко, скажи мне, я достану!
- Спасибо, дядька, - отвечала Зулейха, едва сдерживая себя, чтобы не смеяться. - Мы всем довольны.
Не жалея сил, человек в калошах помогал им вчера устраиваться на новом месте, приводил в порядок квартиру, носил воду, вколачивал гвозди.
И сегодня добрая Хатун сказала:
- Смотрите, этот человек, наверное, не ложился. Уже принес нам воду из родника и разжег уголь, чтобы вскипятить чай, а теперь метет двор...
- Надо поблагодарить его, - сказал Мехман. - Накорми его, мама, получше, пусть останется довольным. Он беспомощный какой-то, оборванный, очевидно, родных у него нет...
Зулейха тоже взглянула в окно. Она не могла удержаться от смеха при виде этого человека в старых калошах, привязанных к ногам веревкой, в узких брюках галифе с заплатками на коленях, в старой, поблекшей на солнце и такой же помятой, как его морщинистое лицо, кепке.
- Ой, Мехман, этот курьер не сможет даже поднять твои своды законов, кокетливо говорила она, заливаясь смехом. - Какой-то весь пестрый, разноцветный.
- Нельзя смеяться над стариком, - серьезно сказал Мехман.
- Правда, очень странный старик, ну что-то вроде орангутанга...
- Нехорошо, Зулейха.
- Я ведь шучу, Мехман.
