название - расхититель. Так стоит ли с этим считаться? Стоит ли на это обращать внимание? Пускай говорят. А ваш сын даже норму продуктов, законом положенную для ответственных работников, не разрешает взять из кооперативного склада. Что за странный человек? Не пойму. Пророком нашего века хочет быть, что ли? Его устраивает кусок черного хлеба без соли да чашка холодной воды. Разве так можно? Не знаю, как он думает содержать семью, чем будут кормиться его дети? В собственном доме у него готовят плов с шафраном - не где-нибудь, а в собственном доме. И что же? Хлопает дверью, уходит...
Хатун строго, с укором посмотрела на человека в калошах.
- Кому нужны разговоры, что у прокурора собираются собутыльники? сказала она.
- И вы, Хатун-баджи, считаете, что я неправ? - как бы удивляясь, спросил человек в калошах.
- Да, неправ, человек должен беречь честь свою. Не обязательно набивать свой живот жирным пловом.
И Хатун с таким презрением сжала свои бледные губы, что человек в калошах замолчал.
Через раскрытое окно слышно было, как в комнате плакала и жаловалась Зулейха:
- Другие утопают в роскоши... а я - замужняя женщина, называется. Что у меня есть? Обручальное кольцо? Даже часов не имею.
- Значит, ты затеяла со мной это сражение из-за серег и браслетов, Зулейха-ханум? Моя мама - умная женщина. Она всегда говорит: 'Награди меня не для желудка, а ради достоинства моего'.
- Разве молодость моя не стоит какого-нибудь хорошего подарка, хоть одной безделушки? Ведь дело не в драгоценности, а в твоем внимании, пойми, Мехман!
- Надо протягивать ножки по одежке, Зулейха, дорогая моя. Я возьму для тебя в библиотеке книгу народных поговорок, в ней ты прочтешь: 'Ножки по одежке'.
- Я прочитала больше романов, чем есть томов во всей здешней библиотеке, - рассердилась Зулейха, переставая плакать. - Ни в одной книге не говорится о том, что девушка не должна одеваться и наряжаться, не должна быть красивой. Ни одна героиня романа не влюбляется в оборвыша, в неряху, в голодранца. Влюбляются в интересных мужчин и красавцев, которые способны оценить женское чувство...
- Плохие, вредные книги ты читала, Зулейха. Бульварные романы, - все более резко отвечал Мехман, возмущенный упреком жены.
- Может быть, ты найдешь какую-нибудь статью в кодексе и упечешь меня в тюрьму за это? Конечно, я тебе мешаю...
- Кто тебя подучивает, Зулейха? Опомнись...
- Почему это подучивает? Не такая уж я дура. И не немая.
- Нельзя так, нельзя...
Зулейха снова зарыдала.
Человек в калошах не выдержал
- Видишь? - сказал он, обращаясь к Хатун. - Невестка, по-твоему, тоже не права, а? Слышишь, как она упорствует?
- Не твое это дело|! - грозно ответила Хатун. - Не лезь, куда не просят...
Человек в калошах опомнился. Он съежился и втянул голову в плечи.
- А что? Что я говорю? Какое мне дело? Я бедный сторож, дворник, курьер. Я не лезу туда, куда мне не полагается совать нос.
- Тогда не болтай лишнее...
- Разве я болтун? Я простой дворник, сестра, но у меня душа болит. Зачем доводить молодую жену до такого состояния? Я их обоих полюбил, как своих родных детей. - Он ударил себя ладонью в грудь, спустился со ступенек и начал собирать бумажки и щепки под стеной, чтобы подольше послушать, что происходит в доме у прокурора.
Хатун понимала это и знала, какие сплетни и разговоры поползут теперь по городу. Хоть ей и не хотелось перечить невестке, но она все же решилась. И вошла в комнату.
- Послушай меня, Зулейха. - сказала она мягко. - Лучше быть честным пастухом, чем бесчестным султаном. До сих пор я еще ни разу не стыдилась за своего сына, и это мое большое счастье. Помни, доченька, помни, что человек с клеймом хуже заклейменного животного...
- Уй, мама, где ты, мама моя... - завопила Зулейха и зарыдала еще громче. - Все! Все в этом доме обрушились на меня, несчастную, уй, мама...
23
Человек в калошах подобрал, наконец, ключик, который долго искал. Он нащупал больное место, понял, какой конфликт может разрушить единство семьи Мехмана. Зулейха хотела хорошо жить, ей нравились драгоценности. 'Вот откуда надо начинать, вот где ключ', - радовался он.
Человек в калошах обдумал план действий. Все у него закружилось, завертелось, все пришло в ход. Он побежал на склад. Мамедхан проверял счета и сшивал толстой ниткой дела, когда длинная тень из окна упала на документы, разбросанные по столу...
Мамедхан заметил эту уродливую тень и поднял голову.
- Зачем опять, Калош? А?
- Есть дело, - сказал человек в калошах и, обогнув здание, вошел. - С просьбой пришел.
- Когда же мы хоть раз придем к тебе с просьбой?
Человек в калошах оскалил зубы.
- Собака спит в тени скалы в воображает, что это ее собственная тень.
Мамедхан смутился, отодвинул счета в сторону, проворно встал.
- Калош, я всегда раб твой. Твой покорный раб, связанный по рукам и ногам.
Калош тронул пальцем лежавшие на столе бумаги.
- Я не раз спасал твою голову от петли... Помнишь?
- Хорошо помню.
- Кто знает, откуда, из-за какой решетки блестели бы сейчас твои глаза? Но недаром говорят: 'Подмажь сельского старосту и тогда громи хоть все село'.
- Что все это означает? Не можешь ли ты говорить попроще, Калош?
- Это означает, что мне нужны часы.
- Разве я часовщик, Калош?
- Не слышу... Нужны золотые часы.
- Откуда в этой глуши найдешь золото? Еще серебряные как-нибудь достал бы, Калош-джан, но золотые...
- Не скупись. Это нужно для дела.
Мамедхан задумался. Человек в калошах настаивал:
- Расходы твои не пропадут зря. Помни мудрое изречение отцов: 'Сто дней корчуй, трудись, в один прекрасный день пригодятся тебе плоды твоего труда'.
Мамедхан, поразмыслив, открыл ящик стола, достал из коробочки золотые часы на золотой браслетке и показал собеседнику.
- Подойдет? - спросил он. - Они такие же желтенькие, как те монетки, что ты собираешь. Но твой кругляшки немые, а эти тикают, говорят.
Калош взял часы, открыл ногтем крышку, осмотрел механизм, прищуриваясь, прочитал, на скольких они камнях.
- Сколько будет стоить?
Мамедхан рассмеялся и развел руками.
- Назови цену сам.
- Друзья должны торговать открыто, чтобы не ссориться. Скажи цену.
- Для кого ты это берешь?
Человек в калошах лукаво, улыбнулся.
- Как будто не догадываешься, хитрец. Для кого бы я мог приобрести такие часы?
- Ей-богу, не догадываюсь. Клянусь святым Аббасом, не знаю. Откуда я могу знать, сидя в этом душном, темном складе, что у тебя в душе?
Человек в калошах легонько потряхивал часы на ладони, любуясь ими.
- Без цены ничего не бывает. Назови сумму.
- Даром даю, бери в подарок, Калош.
- Правда? Это твое слово?
- Клянусь жизнью единственного моего дяди.
