Райт-Ковалева Р
Роберт Бернс
Райт-Ковалева Рита Яковлевна
Роберт Бернс
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Часть первая. Письмо доктору Муру
Часть вторая. Роб Моссгил
Часть третья. Старый Дымокур
Часть четвертая. Поэт и мир
Часть пятая. 'Давно ли цвел зеленый дол...'
Эпилог
Основные даты жизни Роберта Бернса
Краткая библиография
Светлой памяти. С. Я. Маршака, который
подарил русскому читателю Роберта
Бернса.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я поэт. Этим и интересен.
Маяковский
Писать о жизни поэта - значит писать о его стихах и о том, как они создавались.
Об идеях, которые родило 'столетье безумно и мудро', как назвал XVIII век Радищев, о литературе английского и французского Просвещения и о фольклорных традициях - то есть обо всем, что могло оказать и оказывало влияние на творчество Бернса, у нас в минувшие годы написано несколько интересных диссертаций и отличный, строго аргументированный критико-биографический очерк доктора филологических наук А. А. Елистратовой. В 1933, 1942 и 1943 годах опубликованы серьезные труды профессора Орлова: 'Крестьянский вопрос в поэзии Бернса', 'Бернс и фольклор', 'Бернс в русских переводах'.
Но, не считая предисловий к сборникам стихов Бернса и кратких очерков в журналах и учебниках литературы, на русском языке нет ни одной подробной биографии Бернса.
Автор этой книги попытался дать портрет поэта, рассказать о его жизни, его благородной и трудной профессии и о его отношении к миру.
Как и отчего человек начинает писать гениальные стихи?
Откуда берется удивительный дар - заставлять слова звучать по-новому, в новых, неслыханных доселе сочетаниях, от которых у других людей захватывает дыхание и сильнее бьется сердце?
Каким образом обыкновенные слова становятся песней, которую веками поет народ, гимном и маршем, провожающим героев на подвиг, признанием в любви, бичом сатиры, плясовой или колыбельной?
Мир открывается перед каждым человеком во всем своем многообразии.
Художник видит этот мир лучше других.
Гений рождается как подарок человечеству из самой обыденной жизни.
Но у него зорче глаз и острее слух, его сердце горячей, мозг восприимчивей, а голос вернее и чище, чем у других людей.
На этот голос откликаются миллионы: бессмертие гения в признании народа.
В XVIII веке в Шотландии родился и вырос великий народный поэт.
И сейчас нет ни одного шотландского дома, где не стояли бы на полках книги Бернса и о Бернсе, где не висел бы его портрет. А когда идешь по мощенному булыжниками дворику мазанки, где родился Бернс, трогаешь его любимое кресло в дамфризской таверне 'Глобус' или стоишь на берегу реки Нит у скамьи, где он сочинял поэму 'Тэм О'Шентер', живое присутствие поэта ощущается с особой силой.
В этой книге как можно чаще слово предоставляется самому Бернсу.
Из его стихов и писем читатель лучше всего узнает о его мыслях и чувствах, о том, как сила таланта преодолела множество преград.
Факты его биографии проверены не только по произведениям поэта, но и по свидетельствам его современников и по многочисленным книгам, написанным зарубежными писателями и учеными.
Бернс был полон противоречий - противоречивы и эти жизнеописания.
Но если внимательно прочесть все, что писал он сам, начинаешь видеть его, как живого.
Если его понять и полюбить, можно смело говорить о нем все, что думаешь, и только стараться не делать из него шоколадного ангела или театрального злодея.
И пусть каждая новая книга о Бернсе, как сказал один из его биографов, Джеймс Барк, будет еще одним камешком в кургане его славы.
Р. Райт-Ковалева
Часть первая
ПИСЬМО ДОКТОРУ МУРУ
1
В жизни каждого человека наступает такая минута, когда хочется подытожить свое прошлое и подумать: что ждет тебя впереди, что делать дальше?
В августе 1787 года Роберт Бернс, которому не так давно исполнилось двадцать восемь лет, вернувшись домой, на ферму Моссгил, из столицы Шотландии Эдинбурга, написал длинное, подробное письмо доктору Джону Муру ученому и писателю. Поэт никогда не встречался с ним, но переписывался усердно.
Прошлой осенью, в ноябре, с бедной фермы Моссгил уехал малоизвестный автор небольшого томика стихов - 'главным образом на шотландском наречии', как значилось на обложке этой книжки, напечатанной в шестистах экземплярах в маленькой типографии захолустного городка Кильмарнока. А к лету домой вернулся прославленный 'Бард Каледонии', предмет удивления всех просвещенных умов Эдинбурга. Его книга вышла в столичной типографии, и весь тираж разошелся по подписке в первые же дни. И теперь поэт, которого знает вся Шотландия, которого читают в Лондоне и Дублине, сидит в небольшой каморке под самой крышей, перелистывая историю своей жизни, написанную им самим.
Каморка осталась такой, как была. Те же две деревянные кровати с соломенными тюфяками и шерстяными одеялами, похожими на толстые попоны. Тот же некрашеный, чисто выскобленный стол с неприкосновенным ящиком, где лежат гусиные перья, роговая чернильница и стопка тщательно нарезанных чистых листков.
На второй кровати спит брат Гильберт. Он такой же широкоплечий и высокий, как Роберт, только голова у него коротко острижена, а у Роберта длинные темные волосы собраны сзади и перевязаны лентой. И глаза у Гильберта другие - светлые и спокойные, как у отца. Роберт унаследовал глаза матери большие и темные, ее крутой подбородок с ямкой, вспыльчивый нрав.
Его дети похожи на него - такие же темноглазые и темноволосые. Двое из них - тут, на ферме: годовалый Бобби и его сводная сестренка - двухлетняя Бесс. Третья, болезненная маленькая Джин, осталась у матери - у Джин Армор, в доме ее богатых родителей, там, внизу, в трех милях от фермы, в поселке Мохлин.
Теплая августовская ночь стоит за окном. Уже начинает рассветать, чуть порозовела черепица на крышах Мохлина, на остроконечной мансарде дома Арморов.
В такой же предрассветный час два года назад Роберт впервые провожал Джин после долгой ночи в лесу и, счастливый и благодарный, целовал похолодевшие от росы босые ноги.
О Джин, о ее 'предательстве', о рождении близнецов и о разлуке с ней в письме к доктору Муру нег ничего.
Об этом написано в стихах и песнях, об этом Роберт думает непрестанно. А в письме он только упомянул вскользь: 'Это было тяжкое потрясение, о котором мне и сейчас невыносимо вспоминать'.
Роберт еще раз перечитывает начало письма:
'Сэр!
Несколько месяцев я разъезжал по разным местам, но сейчас меня приковало к дому нездоровье... Дабы хоть отчасти вызволить душу из гнетущего тумана тоски...'
Он зачеркивает слово 'тоска' и пишет по-французски: 'ennui' - скука.
'...Мне взбрело на ум рассказать вам свою историю. Имя мое некоторым образом прошумело по стране. Вы оказали мне честь, приняв горячее участие в моей судьбе, и, быть может, правдивый рассказ о том, что я за человек и как стал таким, займет ваше внимание в свободную минуту...
...И если, прочтя эти страницы, вы сочтете их пустыми и нескромными, я только прошу позволения уверить вас, что бедный автор писал их с немалыми угрызениями совести, чувствуя, что делает то, что делать не полагается... Но в подобное положение он попадает - увы! - не впервые...'
Солнце тронуло вершины деревьев, птицы заливались вовсю. Гильберт уже поднялся с постели и, наклонив голову, читает про себя утреннюю молитву. Роберт молча встал рядом с ним.
Внизу послышались голоса, зашлепали босые ножки, потянуло дымком, горячими овсяными лепешками.
