что кровопускание из вены для тела: и то и другое приносит огромное облегчение...'
В истинном же горе, в истинной скорби он сдержан и целомудрен, как никто.
Этим летом неожиданно умер младший брат Вильям. Бедный малый заразился 'гнилой горячкой' и умер в Лондоне. Два месяца Роберт ничего не знал о брате, беспокоился о нем, писал ему письма. Джин сама отделала рюшами две хорошие тонкие рубашки: Вильям написал, что в столице носят 'исключительно рубахи с отделкою на груди', и просил сестер переделать его праздничные рубахи 'согласно этой моде'.
Рубашки были посланы, и, наверно, Мэрдок, старый учитель Роберта, который хоронил Вильяма в Лондоне, позаботился, чтобы одну из них надели на покойника. Похороны он устроил 'пристойные' и прислал Роберту изрядный счет.
А Роберт написал миссис Дэнлоп о смерти Вильяма коротко и грустно: 'Ему было всего двадцать три года. Такой славный, красивый, достойный юноша...'
Осень и зима снова прошли в напряженной работе. Объезжать десять приходов в дождь и слякоть было невыносимо трудно. В сентябре Бернс попросил Грэйма помочь ему получить место в Дамфризе, не связанное с частыми разъездами. Ближайший его начальник дал о нем самый благоприятный отзыв:
'Бернс - весьма деятельный, исполнительный и старательный человек, относится с самым пристальным вниманием к своим обязанностям (чего, кстати, я не ожидал от столь необычного Гения)... и, несмотря на малый опыт, он, как вы отлично понимаете, способен преодолеть любые трудности, какие могут представиться в теории или практике нашей профессии... Короче говоря, он вполне достоин вашей дружеской помощи...'
И акцизный чиновник Роберт Бернс получил новое, более выгодное место: он был назначен инспектором так называемого 'третьего района' города Дамфриза.
Теперь ему приходилось выезжать не так часто - и только в особых случаях.
Весной 1791 года Бернс обратился к своему хозяину мистеру Миллеру с просьбой разрешить ему передать аренду Эллисленда кому-нибудь другому: ему самому уже совершенно не хватало времени на фермерские работы, да и деньги кончались. А сделать надо было еще очень много.
Миллер категорически отказался от такого предложения: он вообще решил продать ферму. Он предложил Бернсу собрать урожай к осени этого года и затем, получив отступное, отказаться от аренды.
'Если я на этом потеряю только сто фунтов, но зато избавлюсь от проклятой фермы, я буду счастлив', - писал Бернс миссис Дэнлоп, прося ее пока об этом никому не говорить: он знал, что не виноват в крахе всех своих планов, знал, что он, и Джин, и все его домочадцы работали не за страх, а за совесть. Он знал, что, будь у него свободные деньги и кредит в банке, он вел бы хозяйство так, что семья могла бы жить безбедно.
Но откуда взять деньги, когда жизнь дорожает, а жалованье акцизного не увеличивается?
О том, чтобы зарабатывать деньги поэтическим трудом, Бернс и не помышлял... По-прежнему Джонсон печатал его песни бесплатно и безыменно, по-прежнему 'никто не подал руки поэту, не поддержал и не ободрил его'.
Драмы, комедии, критические статьи, большая поэма 'Путь поэта' так и остались ненаписанными.
Бернс знал, что это его последняя весна в Эллисленде. И в песнях тех дней так белеет березовая кора под мартовским солнцем, так распускаются почки и поют птицы, что чувствуешь - поэт прощается с прекрасными берегами Нита.
Весной пришла печальная весть: возвращаясь из-за границы, умер лорд Гленкерн. Бернс всегда помнил о добре, которое ему сделали. Он написал 'Жалобу на смерть лорда Гленкерна', где среди выспренних и риторических строк есть простые слова печали и благодарности.
Но еще больше, чем смерть Гленкерна и прощание с Эллислендом, Бернса угнетала забота о близких: Джин должна была родить в апреле - и Анна Парк уехала к своим родным, чтобы никто не знал о том, что и она ждет ребенка.
В конце апреля, когда Джин кормила новорожденного сына - его назвали Вильям Николь Бернс в честь старого друга - 'упрямого сына латинской прозы', - Роберт рассказал жене, что Анна умерла от родов и у ее родных осталась девочка - такая же черноглазая, как все дети Роберта.
Джин молча посмотрела в глаза мужу, потом тихо сказала:
- Привези ее мне, я их обоих выкормлю...
(Девочку назвали Бетси. Она выросла красивой, умной, вышла замуж за хорошего человека, ткача Томсона, родила ему семерых детей.
Про Джин она сказала одному из первых биографов Бернса: 'Добрей и ласковей ее не было человека на свете...')
Осенью 1791 года Роберт Бернс, распродав весьма выгодно инвентарь, скот и урожай, навсегда распрощался с фермой Эллисленд и переехал в Дамфриз с женой и детьми.
Часть пятая
'ДАВНО ЛИ ЦВЕЛ ЗЕЛЕНЫЙ ДОЛ...'
1
Переулок, в котором Бернс нанял квартиру, официально назывался 'Малым', а неофициально 'Вонючим'. Дом был узкий, высокий. Внизу помещалась контора, над Бернсами жил сапожник, Джордж Хоу, а между двумя этажами была втиснута крошечная квартирка - две комнаты побольше и посредине не то кладовушка, не то стенной шкаф с окном. Роберт поставил к окну маленькое старинное бюро подарок капитана Гроуза, придвинул удобное кресло, прибил полку для книг, и кладовушка стала его 'кабинетом'.
Джин еще кормила своих 'близнецов' - Вилли и дочку Анны Парк - Бетси. Старшему - Бобби - шел шестой год, Фрэнку - третий. Надо было присматривать за ними - при доме не было ни сада, ни двора, только грязный песок на берегу реки и вонючая тесная улочка.
Не верилось, что под окнами течет тот же самый Нит. В Эллисленде река была светлой, бурливой, быстрой. А тут она разливалась широко, медленная и мутная от плававших в ней отбросов.
С фермы Джин взяла с собой 'славную коровенку' - хоть молоко ребятам будет свежее. Но выяснилось, что пасти ее негде, и Джин со слезами дала свести ее на рынок.
Другая на ее месте, наверно, ворчала бы, сердилась... Иногда и Джин бранила Роберта - когда он не берег себя, приходил поздно или, не удержавшись, выпивал лишний стакан, хотя и знал, что ему потом будет плохо.
Но Роберт никогда не сердился на Джин, ни разу не сказал ей грубого слова, всегда был готов помочь.
Часто он писал не у себя в кабинете, а на кухне за большим столом, держа на коленях Фрэнка и присматривая за 'близнецами', спавшими в одной люльке. Бобби сидел тут же, выводя первые свои каракули.
И Джин была счастлива.
А Роберт, рассказывая о том, какая у него здоровая и веселая жена, пишет миссис Дэнлоп, что в высшем кругу, разумеется, существуют женщины 'с изысканным умом и очаровательной утонченностью души', и для всякого такая подруга была бы 'неоценимым сокровищем', если эти ее качества 'не запятнаны притворством и всяческим ломаньем и не испорчены прихотями и причудами. Но так как сии ангелоподобные существа, к сожалению, встречаются чрезвычайно редко во всех сферах и слоях общества и уж совершенно недоступны моему скромному кругу, то мы, простые смертные, радуемся другому роду совершенства в женщине. Прекрасное лицо и фигура у нас встречаются не реже, чем в любой среде. Врожденная грация, безыскусная скромность и незапятнанная чистота, природный ум с зачатками хорошего вкуса, бесхитростная душа, не ведающая и даже не подозревающая о кривых путях себялюбивого, корыстного, лукавого света, и, наконец, самая главная прелесть - покорный и ласковый характер, щедрое горячее сердце, благодарное за нашу любовь и отвечающее на нее столь же пылко, и при этом крепкое отличное здоровье, на что в вашем высшем обществе и надеяться нельзя, - вот чудесные качества милой женщины в моей смиренной жизни'...
Впрочем, жизнь в Дамфризе оказалась вовсе не такой уж 'смиренной': тут Бернс действительно почувствовал, какое место он занимает в обществе. И хотя ему нельзя было приглашать людей к себе, как приглашал он в Эллисленд, но сам он почти все вечера проводил либо у Ридделов, либо в одной из таверн, где обычно по вечерам собирались его знакомые.
По-прежнему его связывала тесная дружба с капитаном Ридделом и
некоторыми его друзьями. Риддел был горячим приверженцем
всяческих реформ, убежденным вигом. Его друзья откровенно
