Но эти двадцать тысяч - об этом следовало поразмыслить. Никогда раньше ему и слышать не приходилось о таких деньгах, не то что представить себя их владельцем. Его отец совершал сделки с грузом, а денег, что остались от продажи 'Кресчера', он практически так и не видел. 'Кресчер'... Одно это имя причиняло боль. Сержант Рейлон занимался продажей шхуны и груза, а затем хранил вырученное от продажи золото, но Кевин чувствовал к этим деньгам странное отвращение: ему казалось, что это его жизнь и жизнь его родителей выражены в конкретной сумме денег. Он истратил это золото, выкупая свой контракт, он приобрел достаточно хорошего вооружения. Он также сделал подарки Раскеру, Сэнтону, капитану Даннелу и Рейлону и после долгих раздумий передал остаток денег служителю бога Маррина, который заведовал приютом для списанных на берег, увечных и престарелых моряков. Из Латонии он выехал на взятой напрокат повозке с парой серебряных монет в кошельке.
В Северо-восточном королевстве Кевин еще раз удостоверился, что бог Удачи и Везения имеет два лица. То, что он присоединился к группе искателей приключений, принесло ему больше золота, чем он мог унести, но, с другой стороны, эта авантюра принесла ему...
Кевин не в силах был преградить путь нахлынувшим на него воспоминаниям. Он в такой степени глубоко переживал это, что теперь эта пьеса разыгрывалась перед его глазами совершенно против его воли.
Угольно-черные коридоры казались туннелями, прорубленными в самом мраке. Кевин вспомнил влажные стены и омерзительный запах, царивший в подземелье. Он вспомнил, как часто он прикладывался к своему бурдюку с вином, совершенно уверенный в своей способности справиться со всем чем угодно, и не обращая особого внимания на советы товарищей быть начеку. Он только недавно вышел из стен Военной академии и удостоился звания рейнджера, и ему не надо было указывать, как себя вести. Именно этому он учился и преуспел. Все ему так и говорили.
Рядом с ним неслышно, словно смертельно опасный зверь, крался Гоун Тихий, гном с Голубой Горы, держа наготове щит и боевой топор. Их тени стелились перед ними, так как позади них тихо ступала Пола, высоко держа в руке фонарь. Когда они дошли до перекрестка, слева от них открылась еще одна темная арка-проход. Гоун остановился и вопросительно указал топором в направлении этого прохода. Кевин кивнул. Он хотел этим сказать, чтобы Гоун чуть отступил назад, а он - Кевин - собирался вслепую рубануть мечом за угол, на случай если кто-то - или что-то - притаилось там в темноте и поджидает их. Это было именно такое, подходящее место, но ему не хватило времени. Он слишком промедлил с ударом, слишком расслабился, выпив вина.
Раздался ужасный рев, огромная фигура ринулась на них из мрака. Направленный прямо на него сверкнул огромный меч, и этот меч начал уже опускаться. Кевин попытался увернуться, попытался прикрыться от удара щитом, прекрасно понимая, что уже слишком поздно. Но удара не последовало. Раздался яростный лязг железа о железо, затем крик удивления и боли. Что-то отбросило Кевина назад, и он упал на землю, успев увидеть только, как что-то большое ускользнуло во тьму, и услышал удаляющийся топот.
Гоун Тихий умирал, придавив к земле ноги Кевина своим телом. Кевин ясно представил себе, как гном, его друг, прыгнул вперед, чтобы перехватить удар, как он сбил Кевина с ног, и тогда лезвие огромного меча развалило его от плеча до груди. Гоун не сказал ни слова даже теперь, только грустно смотрел на Кевина, и на губах его застыла кривая улыбка, а голова в последний раз дрогнула.
Эту картину Кевин носил внутри себя, как тяжелую якорную цепь, обвивающую сердце. И как будто этой тяжести было недостаточно. Пола тихо спросила, сразу после того, как Гоун умер:
- Еще вина, Кевин?
Кевин яростно стиснул зубы и заставил себя вернуться к настоящему. Итак, теперь у него был огромный конь и достаточно денег, которые помогут ему добраться до западных краев. Чего еще он мог бы желать?
Немного мира?
Толстый кусок тушеной говядины с луком исходил горячим паром в закрытой глазурованной миске. Кроме него, на столе был изрядный ломоть черного ароматного хлеба, чашка с маслом, острый сыр и вместительная кружка с пенистым добрым элем. Еду аккуратно и ничего не расплескивая, подавала миловидная девушка в голубом платье с узким лифом и широкой юбкой. Насколько Кевин успел заметить, она даже была в башмаках.
- Спасибо, - поблагодарил Кевин, улыбаясь, и был вознагражден быстрой гримасой и дерзким реверансом.
'Дерзкая девчонка', - подумал Кевин и подавил невольный смешок.
Он сразу вспомнил, как старина Раскер, бывало, выговаривал курсантам: 'Не знаю, для чего я трачу свое время, пытаясь научить искусству уверенного ведения боя такое ленивое собачье дерьмо, как большинство из вас! Все, что вы когда-нибудь сможете, это махать мечом в воздухе, а ваши копья обломает первая попавшаяся дерзкая девчонка с косящим взглядом и другими спрятанными сокровищами'.
Он вытащил из внутреннего кармана свою ложку, еще одну память об академии. Она была сделана из твердого серебра с ручкой в форме факела. Это было что-то вроде награды выпускникам, и, по слухам, их оплачивал лично Раскер.
'Всякий раз, парни, когда вам случится повесить голову, подумайте хорошенько, кто вы такие - или, по крайней мере, кем вы должны были бы быть и кого мы пытались из вас сделать. Не теряйте их!'
Он начал есть, а учеба в академии снова ожила в его памяти.
Очень многие не выдержали и исчезли, ушли, заняв какие-то бессмысленные должности, и в конце концов растворились в безвестности, не оставив никакого следа. Многие из них были прекрасными фехтовальщиками, но их постигла неудача из-за отсутствия способности думать. Из тех, кто остался - лучше сказать 'сумел выжить' - не было никого, к кому Кевин чувствовал бы близость или дружеское расположение. Часть из них принадлежала к аристократическим родам, и они с молоком матери впитали понимание древних традиций, прекрасно осознавая, что это - их право и обязанность. Остальные были сыновьями торговцев. Их называли 'купленными', и они старались изо всех сил, побуждаемые либо собственным желанием, либо волей отцов. Они трудились в поте лица, с тихой яростью, под постоянной угрозой неудачи. Но все они были чужими Кевину, они были людьми суши. Или, скорее, это он был для них чужой.
'Страшный талант', - называли его. 'Палач с дубиной', 'Кевин-убийца' и еще много-много подобных кличек, большинство из которых он уже позабыл. Но все равно академии ему подчас сильно не хватало. Там, по крайней мере, хотя и без друзей, но он не чувствовал себя таким...
Одиноким?
Он отогнал от себя и эти воспоминания. Пусть все провалится в ад! По крайней мере, ему повезло, и он мог выкупить свой контракт. Те, кто не мог себе этого позволить, нынче, скорее всего, сражались на восточных рубежах, получая и нанося удары мечом в столкновениях, происходящих там. Почему же он не ввязался в эту драку, как они? Сражающимся на том дальнем рубеже наемникам король платил немалые деньги. Именно для этого его и готовили в академии.
Быть может, он был слишком независимым?
Раскер часто говорил ему:
- Ты, парень, держишься слишком сам по себе! Это было групповое упражнение! Ты что, не понял? Или ты не заметил, что рядом были еще и другие, когда бросился вперед? Вы должны были сражаться группа на группу так, чтобы научиться взаимовыручке и бою. Это вовсе не значит, что можно ходить гоголем и разыгрывать из себя героя!
- Но мы же победили! - возражал на это Кевин.
И Раскер орал на него, подойдя почти вплотную:
- Пусть бы ты даже захватил королевский замок и арестовал королеву в ее спальне - меня это ни капли не волнует! Если я, прах меня побери, говорю тебе, что это, прах его побери, должно быть групповое упражнение, значит, это и должно быть групповое упражнение. В одиночку, Кевин, ты острее бельдийского клинка, но в группе ты не стоишь и воробьиного чиха!
И даже в воспоминаниях Кевин вынужден был признать, что это отчасти верно. Он не любил, когда вели его, не любил вести сам и не желал, чтобы кто-то стоял на его пути. Однажды он услышал, как кто-то сказал: 'Вера это та монета, которую лучше заработать, чем истратить'. Он не совсем понимал, что это означает, но прозвучало это торжественно и значительно. Он же был маленьким кораблем в большом море, и сам себе прокладывал курс. Иногда Кевину казалось, что у этого высказывания может быть и такое
