На расстоянии вытянутой руки от неподвижных зеленых глаз появилось среди листвы нечто длинное и тонкое, напоминающее наконечник стрелы. На противоположном берегу озера, глубоко в листве темнеющих деревьев, закричал дрозд. Другой дрозд отвечал ему откуда-то от водопада. Темно-зеленая пятнистая тень, двигаясь неуловимо быстро, скользнула между камней распадка в том месте, где исчезли из виду двое мужчин. На мгновение и она пропала, но затем снова появилась и некоторое время оставалась на месте. Она словно кивнула кому-то по другую сторону пруда. Скрытые в листве глаза мигнули и исчезли, не производя никакого шума. Дрозд запел совсем близко, плавная мелодия плыла в неподвижных кронах деревьев. Три неясные лесные тени беззвучно скользнули прочь.
Дождь, который накрапывал с самого утра, наконец пролился, как будто с какой-то определенной целью.
Кевин очнулся на пятый день. Как и предыдущие, этот день был холодным, пасмурным и унылым; серые струи дождя жидким свинцом падали с неба. Постель и простыни были серыми и холодными, одежда тоже была сырой и липкой, и казалось, что и мозги тоже отсырели и покрылись липкой гадкой плесенью. Кевину показалось, что все вокруг стало таким же блеклым и бесцветным, как и погода за окном. Все мускулы ныли. В желудке что-то сердито бурлило и булькало. Голова болела и, казалось, соображала как-то не так. Кевин сильно подозревал, что накануне в таверне он оставил себя в дураках, но не знал, каким образом. Его тело было вылечено, но, похоже, что его разум все еще страдал от ран. Заполненные дождем и бездействием дни сделали Кевина мрачным и одновременно упрямым.
Кевин надел серые и холодные ботинки, поеживаясь от сырости и время от времени замирая, ожидая, пока комната перед глазами перестанет покачиваться. Ему хотелось согреться и что-нибудь съесть... внезапная мысль о еде... ладно, с этим можно было подождать до тех пор, пока не успокоится желудок. Сначала куда-нибудь в теплое место; Кевин, похоже, в последнее время утратил способность согреваться без огня. И во всем виноват этот проклятый дождь, пришедший с гор. Здешние духи бурь, вероятно, были по характеру более злобными и хладнокровными, чем морские. Кевин ни разу не видел, чтобы кто-нибудь молился им или воздавал почести. Неудивительно, что погода взбесилась и испортилась. Эта горная страна оказалась слишком дремучей и отсталой.
В самой большой комнате казармы - в холле - наверняка жарко горит огонь в камине, но Кевин чувствовал себя там неуютно. При его появлении стражники как-то напряженно смолкали, беседа замирала, стражники бросали на него взгляд, неловко отводили глаза. За его спиной изредка раздавались смешки, центром которых был Брекен.
По крайней мере, в 'Голубом Кабане' было тепло и уютно. Кевин отыскал туда окольную дорогу, которая вела его по искривленным аллеям и покосившимся ступенькам, по узким улочкам, где нависающие вторые этажи домов служили небольшой защитой от дождя. В гостинице всегда было жарко натоплено, а эль был холоден и приятен на вкус. Добрая компания всегда приветствовала его и находила сердечное словцо. Чем чаще Кевин заказывал эль, тем больше друзей оказывалось за его столом. Но там всегда был и Брекен, этот самодовольный осел!
Кевин чувствовал, что ему придется слегка осадить это ничтожное собачье дерьмо, слегка стукнув ему между ушами. Мужества, чтобы сойтись с ним лицом к лицу, у Брекена не хватало, и он только злобно насмехался над Кевином за его спиной. Маленький шакал в большой стае! Храбрый лай с безопасного расстояния! Молодец на овец, а на молодца... Ладно, поглядим, как смело он себя поведет, когда окажется лицом к лицу с предметом насмешек.
Кевин закончил одеваться, перебросил через плечо влажный дорожный плащ и спустился в холл. В холле было полно стражников, которые готовились к наступающему дню. Как обычно, в воздухе звучали шутки и смех.
- ...и вот его жена тяжело заболела и высказала свое желание быть похороненной на вершине Тибете Хилл, над рекой. Тут муж вскакивает на ноги и говорит: 'Попроси сестру помочь тебе одеться, а я пойду запрягать лошадь!'
Снова раздался громкий смех, который сразу стих, лишь только Кевин показался в дверях.
- Брекен здесь? - спросил он во внезапно наступившей тишине.
Брекен поднял голову от шлема, который он чистил.
- Тебе что-нибудь нужно... рейнджер? - последнее слово он произнес, как обычно, с легким превосходством, а издевательская улыбка чуть тронула уголок его губ.
Кевин кивнул, сохраняя на лице выражение безразличия:
- Да... я хочу тебе сказать, что я не желаю тебе беды, Брекен, но когда ты сегодня вечером вернешься домой, то берегись, как бы твоя мать не вырвалась из свинарника и не укусила тебя за задницу!
Кевин ухмыльнулся в ожидании. На мгновение комната напомнила ему картину, которую он когда-то видел в городе: застывшие фигуры в полной тишине, которая нарушалась одним только потрескиванием огня в очаге. Лицо Брекена налилось багровой краской, он сжимал шлем в руках с такой силой, словно хотел выдавить на нем углубления при помощи одних пальцев. Он не отвечал, уставившись в полированную поверхность шлема.
- Если имеешь что-нибудь сказать обо мне, храбрый Брекен, - продолжил Кевин, - то, может быть, ты наберешься храбрости шепнуть мне пару слов снаружи, в темном переулке? Если ты умеешь писать, то можешь изложить свое мнение в письменном виде и послать его мне. Ну а если ты не умеешь писать, то вот тебе медяк, заплатишь писцу, - и Кевин бросил к ногам Брекена звякнувшую на каменном полу мелкую монету. Он ждал.
Пламя в очаге треснуло и взорвалось фонтаном искр, но ни один человек в комнате даже не моргнул. Стражники переводили взгляды с Брекена на Кевина и обратно. Брекен продолжал рассматривать свой шлем. Прошло несколько секунд, прежде чем Кевин повернулся и вышел. 'Никогда не поворачивайся к трусу спиной', - гласила старинная пословица. Отлично! Пусть он попробует хоть что-нибудь предпринять! Раскер описывал одного подобного типа, обладающего опасным интеллектом - слишком развитым, чтобы полагать себя выдающимся мыслителем, и слишком ограниченным, чтобы понять, что он таким не является.
Серый дождь смазал весь мир, превратив его в размытое узкое пространство между неясными призраками мокрых домов, пересеченное ручьями улиц. Редкие прохожие, мелко семеня и скорчившись, расплескивали холодную воду, перебегая из одного укрытия в другое. Кевин натянул капюшон плаща и, пригибаясь, зашагал вверх по улице в направлении постоялого двора.
Маленький человечек скрючился над кружкой пива, словно защищая ее от хищников своим тщедушным телом. Часто хмурясь, он поглядывал в окно, полосатое от струй дождя. 'Весь этот дождь - не к добру', - бормотал он.
Круглолицый толстяк, сидевший у торца стола, покачал головой:
- Эх, Перси, если бы в городе была только одна лошадь и если бы она наложила на улице только одну кучу, то ты непременно бы вляпался в нее и явился бы сюда жаловаться. Ты и тощим-то таким стал от того, что все хорошие качества каким-то образом тебя покинули.
- Смейся... тебе к лицу смеяться по всяким дурацким поводам, возразил тощий Перси. - И все равно: пять дней дождя подряд - это неестественно. Наверняка это действуют темные силы. Этот волшебник, который живет в горах, - он точно задумал что-то злое, - он потрогал себя за нос. - Попомните мои слова!
- Маг Экклейн не принадлежит к Темному миру, - вступил в разговор еще один человек, - так что ты глуп, Перси. - С этими словами он повернулся к остальным сидящим за столом и осклабился: - Вы видите, какой он тощий? А известно вам, что один раз он так долго стоял у дороги, что Питер Ньюли прикрепил к нему перекладину для новой изгороди?
За столом раздались приглушенные смешки, и еще один человек поднял вверх палец.
- Тут поблизости жил один фермер, которому случилось нанять одного парня из Верхнего Вейла, чтобы тот построил забор. В первый день этот парень построил ему двести шагов отличного забора, и наш фермер был очень им доволен. 'Отлично! - сказал он работнику. - Не могу понять, почему о вас, жителях Верхнего Веяла, говорят так много плохого'. Однако на следующий день работник построил всего восемьдесят шагов изгороди. Хозяин удивился, но сказал: 'Что ж, и это неплохо, как я думаю'. Но на третий день его забор стал длиннее всего на десять шагов, и тогда фермер попросил его объяснить, почему он начал так хорошо, а потом работал все хуже и хуже. И тогда этот верхневейлец ему говорит: 'Это не моя вина, сэр, просто с каждым днем мне приходилось все дальше ходить за топором!'
