теперь выделить людей для обороны.
Переправив половину своего флота в Золотой Рог и отразив попытку христиан вытеснить его оттуда, Мехмед одержал крупную победу. Хотя он, очевидно, по-прежнему считал, что городом можно овладеть, лишь пробившись через сухопутные стены, он мог теперь постоянно угрожать и стенам, выходившим в сторону залива, держа одновременно достаточно кораблей с внешней стороны цепи и тем самым блокировав город. Более того, если бы явившийся на помощь христианам флот все-таки прорвал блокаду, он и в заливе был бы под постоянной угрозой турок. Эта новая ситуация давала султану также возможность усилить контроль над Перой. Роль генуэзцев во всей этой истории была постыдной и двусмысленной. Правительство Генуи предоставило местным властям свободу действий, в то же время, по всей вероятности, рекомендуя им придерживаться политики нейтралитета. Официально те так и поступали. Симпатии большинства жителей колонии принадлежали их единоверцам — христианам по другую сторону залива, а некоторые из них даже присоединились к Джустиниани. Генуэзские купцы из Перы продолжали торговать с Константинополем, посылая туда все, что они могли им выделить. Другие в то же время вели торговлю также и с турками; однако многие из них при этом выполняли роль шпионов, сообщая Джустиниани сведения, собранные ими в турецком лагере. Власти Перы уже и так поставили под угрозу свой нейтралитет, позволив закрепить на своих стенах цепь через залив; и хотя корабли колонии не принимали участия в боевых действиях, моряки из Перы, очевидно, кое-чем помогали судам, стоявшим вдоль заграждения. Однако трудно было ожидать от генуэзца любви к греку и тем более к венецианцу. В то время как немногие отважные воины, такие, как Джустиниани и братья Боккиарди, смогли решительно броситься на борьбу за Константинополь, в самой Пере, где обыкновенные люди не ощущали непосредственной опасности, такой героизм казался некоторым сумасбродством.
В свою очередь, греки и венецианцы ощущали к ним такую же неприязнь. Несмотря на то, что они искренне восхищались Джустиниани, были готовы выполнять его приказания и отдавали должное другим доблестным генуэзцам, сама Пера представлялась им гнездом предателей христианства. Несомненно также, что султан имел там своих шпионов, доказательством чего была история последнего сражения. Кроме того, все в Константинополе считали, что кое-кто в Пере обязательно должен был знать о приготовлениях султана к переброске кораблей по дороге, проходящей в непосредственной близости от стен Перы. И хотя самой операции, безусловно, нельзя было помешать, можно было хотя бы послать предупреждение на другой берег залива. Архиепископ Леонард, будучи сам генуэзцем, писал о поведении своих соотечественников с некоторым смущением[194].
Однако если христиане в Константинополе были недовольны жителями Перы, то те же чувства испытывал по отношению к ним и султан. Он не был готов к захвату колонии, будучи занят осадой самого Константинополя: для этого потребовалось бы значительно больше людей и осадных машин, чем он в данный момент мог выделить; кроме того, любые его действия, направленные против колонии, могли повлечь за собой появление в Леванте генуэзского флота, и тогда он потерял бы господствующее положение на море. Теперь же, когда турецкие корабли стояли в Золотом Роге, Пера была блокирована. Ее купцы уже не могли свободно переправлять свои товары через залив в Константинополь, сообщая заодно и свежие сведения о том, что происходит в турецком лагере. Отныне Пера мало чем могла помочь делу христиан, не отказавшись от своего нейтралитета, и султан, очевидно, был рад услышать от своих агентов в колонии о том, что власти Перы не склонны идти на столь большой риск [195].
Кроме того, султан имел теперь возможность улучшить свои коммуникации с армией Заганоса, стоявшей на холмах позади Перы, и с морским командованием на Босфоре. Единственная существовавшая до этого дорога далеко обходила заболоченный берег в конце Золотого Рога, хотя ее и можно было немного сократить благодаря броду, весьма, впрочем, неудобному. Теперь же под прикрытием его кораблей, проникших в залив, султан смог приступить к постройке моста через Золотой Рог в непосредственной близости от городских стен. Мост был понтонным; его соорудили из сотни винных бочек, крепко связанных попарно так, что между ними создавался достаточно широкий проход. На бочках сделали настил из бревен, покрыв его досками. По этому настилу могли пройти колонны по пять человек в ряд; мост также был способен выдержать и тяжелые повозки. К понтонам крепились плавучие платформы, каждая из которых выдерживала вес пушки. Теперь войска можно было под защитой пушек быстро перебрасывать с берега Перы под стены города, а жерла самих пушек направить в сторону Влахернов под требуемым углом[196].
Христиане по-прежнему держали бóльшую часть своих кораблей у цепи, чтобы помешать обеим частям турецкого флота соединиться, а также для того, чтобы встретить суда, которые еще могли бы прийти на помощь. Еще в течение нескольких дней турки не решались на них напасть; однако сам факт их присутствия в заливе неопровержимо свидетельствовал о том, что обороняющиеся потеряли контроль над Золотым Рогом.
Глава VIII.
Надежды исчезают
Султан не воспользовался своей победой для того, чтобы сразу начать штурм города. Пока что он придерживался тактики запугивания и изматывания осажденных. Бомбардировка сухопутных стен не прекращалась ни на минуту. Каждую ночь горожане должны были заделывать, насколько это было возможно, образовавшиеся бреши. Пушки, стоящие теперь на плотах, обстреливали Влахернский квартал. Время от времени турецкие корабли покидали свою стоянку и пересекали Золотой Рог, словно намереваясь атаковать стены, выходящие на залив. Греческие и венецианские корабли должны были постоянно находиться настороже для их перехвата. В течение недели почти не было ни одного непосредственного столкновения и людских потерь.
Однако перед городом возникли новые проблемы: стал ощущаться недостаток продовольствия. Солдаты, которые должны были находиться на своих постах на стенах, постоянно отпрашивались в город, чтобы раздобыть пищу для своих жен и детей. В первых числах мая эта нехватка стала столь ощутимой, что император вновь провел сбор средств среди церквей и частных лиц; с помощью собранных денег он закупил все продовольствие, какое только было можно, и учредил комитет, призванный следить за тем, чтобы оно распределялось поровну. Это дало свои результаты. Хотя рационы и были скудными, каждая семья получала свою долю, и серьезных жалоб больше не поступало. Расположенные в городе сады и огороды в это время года почти еще ничего не приносили, а рыбацкие суда не могли безопасно выходить на лов не только в море, но и в Золотой Рог. Поголовье скота, овец и свиней, которое в черте города никогда не было многочисленным, сейчас быстро уменьшалось, так же как и запасы зерна. Было ясно, что, если не будет прислано продовольствие, сейчас даже более необходимое, чем солдаты, голод принудит войска и население к капитуляции[197].
По этому поводу император созвал у себя верхушку венецианской общины и своих сановников и предложил послать в Дарданеллы легкое судно, чтобы выяснить, что с флотом, который, по словам Минотто, должна была выслать Венеция. Еще 26 января Минотто направил в Венецию просьбу об этом, однако до сих пор никакого ответа получено не было. В Константинополе ничего не было известно о бесконечных проволочках в Венеции, о том, что, хотя письмо Минотто было получено сенатом уже 19 февраля, прошло ровно два месяца, прежде чем этот флот, которым командовал генерал-капитан Лоредано, отправился в путь. Император верил в Лоредано, который, как он слышал, был храбрым военачальником. Однако он не знал об инструкциях, данных 13 апреля адмиралу Альвизо Лонго: как можно быстрее привести свой флот к острову Тенедос, сделав лишь однодневную остановку в Модоне для пополнения запасов. На Тенедосе ему предписывалось оставаться до 20 мая, собирая сведения о составе и передвижениях турецкого флота. К этому времени к нему и должен присоединиться генерал-капитан со своими галерами и критскими кораблями. Затем уже весь флот направится к Дарданеллам, чтобы прорваться к осажденному городу. Не знали в Константинополе и о том; что Лоредано приказали отплыть из Венеции только 7 мая. Он должен был идти на Корфу, где к нему присоединится галера губернатора, с которой он прибудет в Негропонт (остров Эвбея). Там его будут ждать две критские галеры, и все вместе они направятся на Тенедос. Если Лонго к этому времени уже уйдет в Константинополь, он оставит на Тенедосе один корабль, для того чтобы информировать Лоредано о положении дел и сопровождать флотилию до Проливов. Однако Лоредано должен избегать любых действий, которые могли бы как-то спровоцировать турок, до тех пор, пока не прибудет в Константинополь, где он переходит в распоряжение императора, — разумеется,
