последовательность: полные руки, коробка, слово 'коробка'. Таким образом, полные руки и слово 'коробка' часто сосуществуют в близких временных интервалах, и, стало быть, полные руки могут стать причиной слова 'коробка'. Они не могут быть причиной самой коробки, поскольку последнее управляется физическими законами, независимыми от тела ребёнка; но они могут быть причиной слова. (Однако сформулированный выше закон можно объяснить в ортодоксальном физическом направлении посредством свойств нервной ткани и не требовать фундаментального различия между физиологией и физикой.) Если, следовательно, образы эмпирически сомнительны, я не рассматриваю их как теоретически необходимые для описания обстоятельств, сопровождающих слова в отсутствие их объектов. Уильям Джеймс в своей работе Исследования по радикальному эмпиризму развивал взгляд, что ментальное и физическое различаются не по составу, из которого они созданы, но только своимизаконами причинности. Этот взгляд весьма привлекателен, и я приложил много усилий, чтобы убедиться в этом. Я думаю, Джеймс прав, проводя различия между законами причинности по существу. По-видимому, есть психологические и физические законы причинности, отличающиеся друг от друга1. Мы можем определить психологию как изучение одной разновидности законов, а физику как изучение другой. Но когда мы начинаем рассматривать строение двух наук, кажется, что существуют некоторые индивиды, подчиняющиеся только физическими законам (а именно, материальные предметы в отсутствие восприятия), некоторые индивиды, подчиняющиеся только психологическим законам (а именно, по крайней мере образы), и некоторые индивиды, которые подчиняются и тем, и другим законам (а именно, ощущения). Таким образом, ощущения будут как физическими, так и ментальными, тогда как образы будут чисто ментальными. Использование слов, актуально произнесённых или написанных, есть часть физического мира, но поскольку слова приобретают своё значение через образы, невозможно адекватно рассматривать слова без введения психологии и без учёта данных, полученных с помощью интроспекции. Если этот вывод обоснован, бихевиористская теория языка неадекватна, несмотря на тот факт, что она предлагает много такого, что является истинным и важным. Впредь я буду предполагать существование образов и продолжу, отталкиваясь от данной предпосылки, определять 'значение' слов и образов. При рассмотрении значения слова ли, образа ли мы должны различать: (1) Причины слова или образа. (2) Его следствия. (3) То, что является отношением, конституирующим значение. Достаточно ясно, что 'значение' - это отношение, включающее законы причинности, но оно включает и нечто ещё, что менее легко определить. Значение слов как правило отличается от значения образов в зависимости от ассоциации, а не от сходства. 'Мыслить' значение слова значит вызывать образ того, что оно обозначает. Естественно, взрослые люди, говорящие на своём родном языке, используют слова, не задумываясь об их значении. Человек 'понимает' слово, когда (а) подходящие обстоятельства Я не претендую на знание того, является ли это различие окончательным и нередуцируемым. Я только говорю, что при современном состоянии науки его необходимо принять практически. заставляют его их использовать, (в) их восприятие вызывает в нём подходящее поведение. Мы можем назвать (а) и (в) активным и пассивным пониманием соответственно. Собаки часто обладают пассивным пониманием некоторых слов, но не активным пониманием. Для 'понимания' слова вовсе не нужно, чтобы человек 'знал, что оно обозначает', в том смысле, чтобы он был способен сказать: 'Это слово обозначает то-то и то-то'. Слово имеет значение более или менее нечётко; но значение должно обнаруживаться единственно наблюдением за его использованием; первым идёт использование, значение дистиллируется из него. Отношение слова к своему значению фактически заключается в природе закона причинности, и тому, чтобы человек, используя слово правильно, осознавал его значение, причин не более, чем планете, движущейся правильно, осознавать законы Кеплера. Для иллюстрации того, что подразумевается под 'пониманием' слов и предложений, предположим, что вы прогуливаетесь по Лондону с рассеянным другом. Вы говорите: 'Берегись, приближается машина!' Он оглядывается и отпрыгивает без необходимости в каком-либо ментальном посреднике. Здесь нет нужды в 'представлениях', но только в напряжении мускулов, за которым быстро следует действие. Он 'понимает' слова, потому что действует правильно. Такое 'понимание' может рассматриваться как относящееся к нервам и мозгу, будучи привычками, приобретёнными в процессе изучения языка. Таким образом, понимание в этом смысле может быть редуцировано к простым психологическим законам причинности. Если вы говорите то же самое французу, слабо знающему английский, он пройдёт через некоторую внутреннюю речь, которую можно представить следующим образом: 'Qui dit-il? Ah oui, une automobile'. После этого остальное происходит, как в случае с англичанином. Уотсон утверждал бы, что внутренняя речь должна быть вначале актуально произнесена; мы же настаиваем, что её можно просто вообразить. Но в данный момент на этом пункте не стоит задерживаться. Если вы то же самое говорите ребёнку, который ещё не знает слово 'машина', но знает другие слова, используемые вами, вы вызываете чувство тревоги; вы будете должны указать и сказать: 'Здесь, вот машина'. После этого ребёнок чётко поймёт слово 'машина', хотя он может включить в это понимание трамвай и паровоз. Если ребёнок услышал слово 'машина' в первый раз, он может в течение долгого времени продолжать вызывать эту сцену, когда слышит данное слово.
Итак, мы обнаружили четыре способа понимания слов: (1) В подходящих случаях вы используете слово надлежащим об разом. (2) Когда вы его слышите, вы поступаете соответственным обра зом. (3) Вы ассоциируете слово с другим словом (скажем в другом язы ке), которое оказывает соответствующее воздействие на пове дение. (4) Когда слово изучается впервые, вы ассоциируете его с объек том, который есть то, что оно 'обозначает'; таким образом, сло во приобретает некоторое такое же причинное воздействие, как и объект. Слово 'Машина!' может заставить вас отпрыгнуть так же как и машина, но оно не может сломать ваши кости. Пока всё можно объяснить поведением. Но до сих пор мы рассматривали только то, что можно назвать 'демонстративным' ['demonstrative'] использованием языка, указывающим на особенности присутствующего окружения; мы не рассматривали то, что можно назвать его 'нарративным' ['narrative'] использованием, примером которого может служить рассказ о некотором вспоминаемом событии. Вновь рассмотрим случай, когда ребёнок в первый раз слышит слово 'машина'. Будем предполагать, что по какому-то более позднему случаю ребёнок вспоминает инцидент и соотносит его с чем-то ещё. В этом случае и активное, и пассивное понимание слов отличается от того, когда слово используется демонстративно. Ребёнок не видит машину, но только вспоминает её; слушающий не оглядывается в ожидании увидеть подъезжающую машину, но 'понимает', что машина проехала некоторое время назад. Последнее обстоятельство в целом значительно труднее объяснить в бихевиористском направлении - в самом деле, оно не вызывает какого-либо поведения. Ясно, что поскольку ребёнок вспоминает по-настоящему, он владеет картиной прошедшего происшествия и его слова подобраны таким образом, чтобы описать картину; и поскольку слушающий по-настоящему постигает то, о чём идёт речь, он получает картину более или менее подобную той, что есть у ребёнка. Верно, что этот процесс может быть свёрнут посредством оперирования словесной привычкой. Ребёнок не в состоянии по-настоящему вспомнить инцидент, но только владеет навыком подходящих слов, как в случае с поэмой, которую мы знаем сердцем, хотя и не можем вспомнить то, что учили. И слушающий также может обращать внимание только на слова, а не вызывать какую-то соответствующую картину. Но тем не менее возможность образа памяти у ребёнка и образа воображения у слушателя создает сущность 'значения' слова. Поскольку оно отсутствует, слова являются просто аналогами, способными к значению, но в данный момент им не обладающими. Мы можем сказать, что в то время, когда слова используются в демонстративном описании и направлены на то, чтобы вызывать ощущения, те же самые слова используются в нарративном описании и направлены на то, чтобы вызвать образы. Таким образом, у нас имеется два других способа (возможно не фундаментально отличных), которыми слова в состоянии обозначать, а именно, способ памяти и способ воображения. Другими словами: (5) Слова могут использоваться для описания или вызывания об раза памяти; для его описания, когда он уже существует, или для его вызывания там, где к словам есть навык, и известно, что они подходят для описания части прошедшего опыта. (6) Слова могут использоваться для описания и создания образов воображения: для их описания, например, в случае с поэтом или прозаиком, или для их создания в обычном случае переда чи информации - хотя в последнем случае при создании имаги- нативного образа имеется тенденция сопровождать его убежде нием, что нечто подобное произошло. В совокупности об этих двух способах использования слов можно сказать как об использовании слов в 'мышлении'. С этим способом использования слов, поскольку он зависит от образов, нельзя иметь дело совершенно в бихевиористском направлении. И на самом деле, это наиболее существенная функция слов: они, первично через свою связь с образами, приводят нас в соприкосновение с тем, что отстоит от нас во времени или в пространстве. Когда они воздействуют без посредничества образов, последнее, по-видимому, свёрнутый процесс. Таким образом,
