Философия логического атомизма

определённом порядке 'смыслом' убеждения, мы получим истинное убеждение в том случае, если два термина в этом порядке объединяются отношением в сложное целое; в противном случае наше убеждение - ложное. Это устанавливает определение истины и лжи, которое мы искали. Суждение или убеждение - сложное единство, в которое входит сознание в качестве одной из составных частей; если остальные составные части, взятые в том порядке, в котором они состоят в убеждении, образуют сложное единство, то тогда убеждение истинно, если же нет, оно -ложное'2. Порядок конституент убеждения образует его логическую форму, именно посредством последней познающий разум связан с действительностью, именно за счёт неё осуществляется корреспондентная связь суждения и факта. Однако здесь возникает серьёзная проблема, связанная с характером самой логической формы. Структуру суждения Рассел сводит исключительно к совокупности непосредственно известных конституент и упорядочивающей деятельности познающего разума, но где тогда находит своё место логическая форма? Если бы она была связана только с деятельностью познающего разума, то следовало бы признать, что структура суждения, а значит и структура соответствующего ему факта, зависит исключительно от субъективных условий протекания процессов мышления. Рассел отказывается принять последнее, поскольку в этом случае логика утрачивала бы притязание на нереальность и всеобщность своих положений. Но если признать, что логическая форма имеет объективный характер, тогда её следует рассматривать как одну из конституент убеждения, известную через отношение непосредственного знакомства. Здесь как раз и возникает представление о том, что логическая форма является специфическим предметом, и должна рассматриваться в качестве примитивного значения особого типа. Общие положения теории знания-знакомства конкретизируются Расселом в отношении логики в одной из работ по теории познания, которая, правда, после критики Виттенштейна, так и осталась неопубликованной, и лишь недавно увидела свет. В ней английский философ, сохраняя фундаментальное различие двух типов знания, даёт классификацию различных видов знакомства. В частности, он пишет: 'Первая классификация согласуется с логическим характером объекта, а именно, согласно тому является ли он (а) индивидом, (в) универсалией или (с) формальным объектом, т.е. чисто логическим''. Формальный или логический объект, выступающий в качестве конституенты высказывания, как раз и представляет собой логическую форму, знакомство с которой для конструкции суждения, если его истинностное значение должно иметь объективный характер, столь же необходимо, как и знакомство с иными типами примитивных значений. В самом деле, выражение 'Дездемона любит Кассио' помимо конституент 'Дездемона', 'любит' и 'Кассио' должно содержать ещё и возможность упорядочивания их особым образом, которая не сводится ни к одной из приведённых конституент и может быть выражена в чистом виде как 'о/и' (где R - символ для отношения, а а и Ъ - его члены). Рассмотрение логической формы в качестве особой конституенты позволяет решить проблему понимания описаний, объективный коррелят которых нам не известен, т.е. в отсутствие сведений о факте, который подтверждал бы или опровергал их истинность. Вполне достаточно непосредственного знакомства с конституентами, чтобы решить вопрос о возможности их комбинации определённым способом. 'Если мы знакомы с а с подобием и с Ъ, мы можем понять утверждение 'а подобно в', даже если мы не можем непосредственно сравнить их и 'увидеть их подобие'. Но это не было бы возможно, если бы мы не знали, как они должны был' сопоставлены, т.е., если бы мы не были знакомы с формой двухместного комплекса. Таким образом, всякий 'ментальный синтез', как он может быть назван, затрагивает знакомство с логической формой'2. Сама возможность сопоставления объектов познающим разумом мотивирует необходимость принятия такой особой сущности, как логическая форма, даже, несмотря на то, что её анализ сугубо логическими средствами может быть различным и даже неправильным. Рассел пишет по этому поводу: 'Совершенно не ясно, что представляет собой правильное логическое рассмотрение 'формы', но чем бы ни было это рассмотрение, ясно, что мы знакомы (возможно, в расширительном смысле слова 'знакомство') с чем-то столь абстрактным, как чистая форма, поскольку иначе мы не могли бы осмысленно использовать такое слово, как 'отношение''3. В этом смысле логический анализ зависит от эпистемологического интереса, поскольку определение предметного содержания формальной логики связано с выявлением особого типа логических объектов. Этот же эпистемологический интерес позволяет Расселу обосновать априорный характер логики. Логика не выводима из эмпирических данных, поскольку оперирует объектами иной природы, с которыми познающий разум знаком непосредственно. Руководствуясь потребностями теории познания, Рассел указывает на не сводимость простых высказываний к эмпирическим данным, допуская знакомство с их логической формой. Аналогичная ситуация возникает и относительно сложных высказываний, в которых упорядочиваются уже не эмпирические данные, но логические формы простых высказываний. Возможность сопоставления последних требует принятия еще одного типа логических объектов, также непосредственно знакомых, характеризующих структуру сложных высказываний и определяющих их понимание. 'Помимо форм атомарных комплексов существует много других логических объектов, которые вовлечены в образование неатомарных комплексов. Такие слова, как или, не, все, некоторые, явно затрагивают логические понятия; и поскольку мы можем осмысленно использовать такие слова, мы должны быть знакомы с затрагиваемыми логическими объектами'1. Введение логических объектов расширяет онтологическую основу формальной логики, которая становится знанием об особом типе предметов. И в этом отношении, несмотря на специфический характер предметной области, логика представляет собой науку, подобную всем другим наукам. Дело философии - вписать её в доктри- нальные рамки научного знания. Ясно, что для английского философа этот процесс существенно зависит от принимаемой им концепции логицизма, придающей положениям логики субстанциальный характер, и теоретико-познавательных предпосылок, заставляющих рассматривать содержание формальной системы в перспективе действительного мира. В горизонте сказанного выше существенной корректировки требует следующее утверждение Рассела: 'Философию, сторонником которой я являюсь, можно назвать логическим атомизмом или абсолютным плюрализмом, поскольку, утверждая, что существует много вещей, она вместе с тем отрицает существование целого, состоящего из этих вещей. Таким образом, философские суждения касаются не совокупности вещей в целом, но каждой вещи в отдельности; и они должны затрагивать не только каждую вещь, но такие свойства всех вещей, которые не зависят от их случайной природы и от счастливой случайности существования, но которые истинны в любом возможном мире, независимо от тех фактов, которые можно обнаружить только при помощи наших органов чувств'2. В условиях, когда моделирующие отношения структур описания, на экспликацию которых претендует формальная логика, ставятся в зависимость от онтологических и теоретико- познавательных предпосылок, буквальное понимание приведённого утверждения было бы неверным; наоборот, специфика взглядов Рассела требует учитывать и совокупность рассматриваемых вещей, и специфическую природу и иерархическую структуру примитивных значений, и зависимость анализа выражения от действительного существования предмета описания. Изложенные выше концепции английского философа послужили предметом критики со стороны его ученика. Основные претензии были высказаны Виттенштей-ном в 'Заметках по логике' (1913г.), рукописи, подготовленной по просьбе самого Рассела и при его деятельном участии. Один из главных аргументов затрагивал теорию суждения. По мнению австрийского философа, понимание истины и лжи, с точки зрения упорядочивания конституент суждения, не удовлетворяет как раз тому критерию, на основании которого Рассел критикует неогегельянцев. Выдвигая в качестве одного из основных принципов теории истины коррелятивность истины и лжи, Рассел, тем не менее, связывает их с двумя разными актами суждения, в которых познающий разум упорядочивает конституенты различным образом. Витген-штейн же считает, что коррелятивность истины и лжи должна проглядывать уже в одном акте суждения, если эксплицитно установить его форму. Последняя должна учитывать наличие у суждения двух истинностных полюсов (истина и ложь), отношение к которым осуществляется в единственном действии познающего разума. Это возможно только потому, что содержание суждения скоординировано с соответствующим фактом независимо от субъекта. 'Когда мы говорим: 'А судит что' и т.д., мы должны сослаться на целое предложение. Этого нельзя выполнить, сославшись на его конституенты и формы, но не в надлежащем порядке. Это показывает, что предложе ние, с тем, чтобы оно было высказано, само должно встречаться в утверждении;например, каким бы образом не истолковывалось 'не-р', вопрос 'Что же отрицается?' должен иметь значение''. По мнению Витгенштейна, основная ошибка Рассела заключается в уподоблении суждения наименованию, хотя и имеющему специфический характер, где по сути дела высказывание суждений и предложений предполагает наличие соответствующего комплекса, состоящего из конституент, непосредственно известных говорящему. Задача судящего разума сводится к установлению координации между конституентами комплексного знака и конституентами соответствующего факта (вспомним, что и логическая форма является конституентой), а это вполне укладывается в понимание предложения как