результаты, и лечение продвигалось успешно и быстро.
Но опять же все это ни к чему бы хорошему и результативному не привело - и Закир прекрасно чувствовал это, - если бы не одно и самое главное обстоятельство: чувство Закира к Рене, его любовь, которая и явилась стимулом, всесокрушающим стимулом в деле лечения наркомании.
Как бы тяжело ни было лечение, Закир выполнял все предписанное, лишь бы излечиться для того, чтобы быть рядом с ней; и вызванная из неведомых доселе недр души сила воли была причиной одного лишь - необъятных залежей любви, тоже до сих пор почти неизвестных, хранящихся до поры в сердце его. Он уповал на свою любовь, она помогала ему собраться с силами в самые трудные минуты, помогала преодолевать все препятствия, и он был благодарен своей любви за это, и он был благодарен за это Рене, Рене, принимавшей его болезнь не иначе, как большую беду, ничего не приукрашивающей и называвшей вещи своими именами, и изо всех сил стремившейся помочь ему от этой беды избавиться. Она проявляла истинную мудрость: с почти материнской чуткостью, которой не могла бы похвастать мать Закира, Рена неустанно старалась внушить ему, что следует как можно скорее избавиться от этой болезни, и в мудрости ее и в чуткости не было ничего наживного, когда человек с годами становится мудрым и терпимым, нет, ей было столько же лет, сколько и Закиру, и говорить о жизненном опыте не приходилось, просто она почувствовала, что сейчас именно тот случай, когда она может положиться на свое чутье любящего человека, и это чутье ни разу ее не подвело - диктовало верные шаги в различных ситуациях, правильно выбранный тон в разговорах с ним, безграничное терпение, умение избегать ненужных эксцессов. Она была чутка и обходительна с ним, оставаясь при этом совершенно ненавязчивой, за что он был благодарен ей, благодарен своей любви, понимая, что в том, что лечение проходит успешно и близится к своему завершению, пожалуй, главную роль сыграла именно эта любовь.
* * *
Наступило время выпускных экзаменов, и Закир сдавал их более или менее успешно. Сейчас главным для него было - развязаться со школой, и он зубрил ночами экзаменационные вопросы, чтобы поскорее окончить школу и стать самостоятельным человеком. В остальном же, считал он, он уже вполне самостоятельный и нормальный член общества. Пойдет работать куда-нибудь на завод или на стройку, чем плохо? Лишь бы аттестат об окончании школы получить, станет зарабатывать, семью содержать, ну, может, поначалу им с Ре-ной трудновато придется, ну и что, надо потерпеть, и так у него слишком уж много было легких, беззаботных дней, пора подумать о настоящей жизни, и пусть всерьез наступит жизнь... С дружками, как он считал, он уже развязался, его и раньше, кроме общей страсти к анаше, мало что с ними связывало... Будет работать, приносить деньги домой, руки его огрубеют, станут руками рабочего человека, в полном смысле слова зарабатывающего хлеб своей семье собственными руками, и не беда, что он будет ездить в метро в час 'пик', и в толкучке его будут пихать в спину грязными руками, потому что грязные руки - это еще не самое страшное в жизни, гораздо страшнее - грязные души... Он будет работать, они с Реной снимут маленькую квартирку и будут жить, ни в ком и ни в чем не нуждаясь, потому что в конечном счете им нужно совсем немного, ему - чтобы она была рядом, а ей - чтобы рядом был он... Вот так он думал, сидя ночами над учебниками, готовясь к экзаменам.
Сдав последний экзамен, Закир позвонил Рене и обрадовал ее, а потом, поддавшись^ на уговоры одноклассников, собиравшихся слегка отметить это событие, пошел с ними в компанию на квартире одного из учеников, родители которого находились в это время на даче. Он не очень охотно шел в компанию ребят, только что ставших выпускниками, потому что в подобных собирушках чувствовал себя немного белой вороной в силу своего совсем недавнего, начиненного многочисленными 'подвигами' прошлого. Тем не менее его уговорили, и вечер прошел совсем неплохо. Закир подошел к Карену, после того случая в школьном дворе избегавшему встреч с ним.
- Ты меня прости, Карен, - сказал Закир. - Я тогда не хотел тебя обидеть. Но ты не представляешь, как незаметно начинается это страшное дело. Я тебе советую по-дружески, будь подальше от таких глупостей... Чтобы не жалеть потом... Ладно? Ну, мир?
- Мир, - улыбнулся Карен, и они обнялись. .. Поздно вечером Закир возвращался домой, когда его на безлюдной улице кто-то неожиданно нагнал, и чья-то рука легла ему на плечо. Он обернулся и даже вскрикнул от неожиданности - это был Хромой.
- Слава аллаху, вот и ты... Я его на небе ищу, а он вот где - на земле. Совсем в подполье ушел, не найти, - заговорил знакомый низкий голос.
Закир молчал, разглядывая Хромого.
- Что смотришь, не узнал? - усмехнулся Хромой.
Закир продолжал молчать. Будто кто-то соскреб с него, как соскребают снег с тротуара, хорошее настроение, нечасто теперь посещавшее его, и которое царило в его душе сегодня весь вечер. Злость захлестывала его тугой и жгучей петлей.
- Отвечай, когда спрашивают, сукин сын! - истолковав молчание Закира как знак пренебрежения к нему, грозно прорычал Хромой.
- Сам ты сукин!.. - начал Закир срывающимся от злости, громким голосом, но Хромой не дал ему договорить.
Своей большой, костистой лапой он сильно сжал Закиру рот.
- Не кричи, щенок, - пыхтел он. - Шелковым будешь, паскуда. Думаешь, не знаю? Пока меня не было, ты тут с Чинаром снюхался, против меня попер?! Ух, фрайера, шлюхины дети!.. Все мне Сеид просучил про тебя...
Хромой не договорил, Закир неожиданным рывком вырвался из его цепких рук и изо всех сил ударил его кулаком в лицо. Удар пришелся в глаз.
- Получай шлюхиных детей!
Хромой, захрипев, схватился за глаз. Тут же Закир ударил его ногой в живот. Хромой изогнулся, хватая ртом воздух, и Закир увидел, как какая-то женщина, идущая по тротуару в их сторону, вдруг повернулась и торопливо пошла, почти побежала обратно по безлюдной улице. Хромой, все еще не в силах разогнуться, стоял на коленях возле Закира, держась за живот.
- Ну, вот что, Хромой, - заикаясь от волнения, заговорил Закир. - Оставь меня в покое! Я и Чинару говорил... Пусть оставит... Все оставьте! Мне от вас ничего не нужно, и вы меня тоже не трогайте... Слышишь? И тебе говорю оставь! Я тебе не товарищ больше... Все! И ни с кем я не сговаривался против тебя... Сеид тебя обманул.
Хромой продолжал стоять на коленях, корчась от боли, будто в животе у него засела пуля, но теперь уже дышал заметно свободнее.
Сказав все, что хотел, Закир решил уйти, и уже отошел на несколько шагов, но что-то словно остановило его. Он обернулся и поймал жалобный взгляд Хромого вслед себе. Закир вернулся и стал рядом с Хромым.
- Больно? - участливо спросил он. - Давай помогу. Вставай... Вставай... Вот так... Ну, вставай же, Хромой...
В это время чья-то тень выскользнула из-за угла и, увидев их, шарахнулась в сторону и побежала.
- Эй! - крикнул Закир вдогонку тени, думая, что прохожий поможет ему поднять Хромого, но прохожего и след простыл.
И тогда вдруг как-то слишком легко разогнулся и вскочил на ноги Хромой, и в руке у него холодно блеснуло лезвие ножа.
- Кого бил, падло? - захрипел он, и Закир увидел перед собой его обжигающе-холодные, налитые кровью глаза. Левый глаз Хромого распух и покраснел. Глаза его похожи на глаза призраков, успел подумать Закир.
Припадая на одну ногу, Хромой медленно, держа руку с ножом на отлете, приближался к Закиру.
- Брось, Хромой... Ведь сядешь опять. - Голос Закира задрожал, и он пожалел о том, что вообще заговорил. Ему вдруг стало тоскливо и тревожно на душе, ледяная сосущая пустота ощущалась в животе, но руки Хромого с ножом на отлете он не боялся, во всяком случае, страха он не испытывал.
Хромой что-то зло пробурчал в ответ на его слова и внезапно и стремительно выбросил руку вперед. Закир уклонился от острия ножа, которое, казалось, сверкнуло совсем рядом с его глазами. Хромой продолжал надвигаться, словно медленно подкрадывался к Закиру. Закир отступал вдоль стены. Под ногами у себя он заметил обломок кирпича, почти с полкирпича, но не мог нагнуться, чтобы взять его. Хромой снова полоснул воздух ножом, Закир отпрянул, и нож рассек воздух в каком-нибудь сантиметре от его бедра, и на секунду лицо Хромого, которое он машинально прикрывал свободной рукой, приоткрылось, и Закир,
