- А меня - Жанна, - ответила вторая.
- У слуги, - продолжила Андре, - хранятся ключи от комнат. В обязанности этого человека входит присматривать за вами, выводить вас в ванную комнату, связывать вас на ночь и еще пороть вас тогда, когда у хозяев не найдется для этого времени или не будет желания.
- В прошлом году я жила на красной половине, - сказала Жанна. - Пьер тогда уже работал. Он частенько заходил ко мне поразвлечься.
О. хотела расспросить поподробнее об этом человеке, но не успела. Миновав очередной поворот, они остановились перед одной из многочисленных и ничем не отличающихся друг от друга дверей. Рядом с дверью на низенькой скамеечке сидел мужчина. Он напомнил О. крестьянина - такой же приземистый, краснолицый, постриженный почти наголо, так что видна серая кожа его шишковатого черепа. Одет он был как опереточный лакей: короткая красная куртка, черный жилет, под которым располагалось белое кружевное жабо сорочки, черные, до колен, панталоны, белые чулки и лакированные туфли-лодочки. На поясе у него висела сшитая из кожаных ремешков плеть. Руки его обильно поросли коротким рыжим волосом. Мужчина поднялся им навстречу, достал из жилетного кармана небольшую связку ключей, открыл дверь и, пропустив всех троих в комнату, сказал:
- Дверь я закрою. Поэтому когда закончите, позвоните.
Приготовленная для О. комната-келья была совсем маленькой. Правда, в ней имелось некое подобие прихожей и крошечная ванная. В одной из стен было сделано окно. Мебели в комнате практически не было, кроме огромной, упирающейся изголовьем в стену, кровати, застеленной меховым покрывалом. Андре особо обратила внимание О. на это ложе, больше походившее на площадку для игр, нежели на место для сна. Подушка и матрац были очень жесткими. Над изголовьем кровати из стены торчало массивное блестящее кольцо. Через него была пропущена длинная железная цепь, один конец которой сейчас горкой лежал на кровати, а другой с помощью карабина крепился на вбитом рядом с кольцом крюке.
- Вам надо принять ванну, - сказала Жанна. - Я вам помогу.
Ванная комната ничем не отличалась от множества ей подобных, разве что в ней не было ни одного зеркала, как впрочем и в самой келье, да в углу, рядом с дверью, было установлено на турецкий манер подобие унитаза. Андре и Жанна раздели О., и она, вынужденная сейчас отправлять свои естественные нужды при посторонних, чувствовала себя, как тогда в библиотеке, совершенно беспомощной и беззащитной.
- Это еще ничего, - сказала Жанна, - вот придет Пьер, тогда увидите.
- Причем здесь Пьер?
- Время от времени у него появляется желание посмотреть на испражняющуюся женщину.
О. почувствовала, что бледнеет.
- Но... - начала было она.
- Вы будете обязаны подчиниться, - перебила ее Жанна. - А вообще вам повезло.
- Повезло? - переспросила О.
- Вас сюда привез любовник, верно?
- Да.
- Тогда с вами будут обходится гораздо более сурово, чем, например, с нами. - Я не понимаю...
- Ничего, скоро поймете. Сейчас я позову Пьера. Завтра утром мы придем за вами.
Выходя из комнаты, Андре улыбнулась О., а Жанна, прежде чем последовать за подругой, ласкова провела рукой по ее сморщившимся после купания соскам. О. в одиночестве и полной растерянности осталась ждать слугу. Если не считать колье и кожаных браслетов, намокших в воде и ставших еще более жесткими, она была совсем нагой.
- О, какая прекрасная дама, - сказал, входя, Пьер. Он взял ее за руки, сцепил вместе кольца браслетов, так чтобы запястья почти касались друг друга, а потом соединил эти кольца с кольцом на ее колье. Со сложенными на уровне шеи ладонями, она теперь напоминала молящуюся монахиню. Затем он уложил ее на кровать и цепью привязал к большому кольцу в стене. Теперь длинна цепи ограничивала возможность ее передвижения. Прежде чем укрыть О. одеялом, Пьер, желая, видимо, полюбоваться красотой ее зада, одним ловким движением прижал ей к груди ноги и на несколько секунд замер, потрясенный увиденным. Очевидно, на первый раз он решил ограничиться только этим, и поэтому, не произнеся ни слова, выключил свет - комната освещалась тусклым светильником - и вышел, закрыв за собой дверь.
В комнате стало совсем тихо. Одна, в темноте, под тяжелым душным одеялом, не имея возможности даже повернуться, она лежала и в недоумении спрашивала себя: как же так получается, что ужас, уже успевший поселиться в ее душе, так сладок ей. Спрашивала и не находила ответа. Самым тягостным для нее было невозможность распоряжаться своими руками. Конечно, они были бы слабой защитой против напора грубой мужской плоти или ударов плетей, но все же... Она не распоряжалась своими руками, и даже ее собственное тело было неподвластно ей. В таком состоянии она не могла сейчас ни успокоить сладостный зуд, начавшийся у нее между ног, ни утолить, появившееся невесть откуда желание. У нее путались мысли. Куда больше, чем воспоминание об полученных ударах плетью, О. мучила сейчас неизвестность. И почему- то ей очень захотелось узнать, кто был тот мужчина, что дважды тогда в библиотеке овладел ею столь необычным способом, и не был ли это ее возлюбленный. Она искренне желала, чтобы это был он. Рене любил ее зад и часто целовал его, но никогда прежде не овладевал ею подобным образом. Может быть, спросить у него? Нет, нет, никогда! Воспаленный желанием разум рисовал перед ней картины, одну прекраснее другой. Она видела автомобиль, руку Рене, забирающую у нее пояс и трусики, его прекрасное лицо... Все это было настолько явственно, что она вздрогнула, и тяжелая цепь, надежно стерегущая ее, тихонько звякнула в ватной тишине кельи.
Очнувшись от грез, О. попыталась понять, почему же, при том, что она способна так легко думать о перенесенных ею мучениях, один только вид плети вызывает у нее почти животный страх. От этих мыслей ее охватила настоящая паника. Она представила, как ее, потянув за цепь, начнут бить. Бить безжалостно, плетью и хлыстом, по спине и ягодицам... Бить, бить и бить -это слово занозой застряло в ее мозгу. Бить, пока она, теряя сознание, не упадет под их ударами. О. вспомнила слова Жанны: 'Вам повезло, с вами будут обходится более сурово'. Что она хотела этим сказать? О. казалось, что еще немного, и она поймет смысл этой загадочной фразы, но усталость брала свое, и совсем скоро она уснула.
***
Под утро, в предшествующий рассвету час, в келью вошел Пьер. Он прошел в ванную комнату, зажег свет и оставил дверь в нее открытой. Прямоугольник света падал на середину кровати, точно в то место, где, свернувшись калачиком, на левом боку, с головой забравшись под одеяло, лежала О. Пьер подошел и сдернул с нее покров. Взгляду его предстал красивый нежный зад, казавшийся на фоне черного меха еще более бледным. Вытащив из под головы О. подушку, он вежливо произнес:
- Будьте любезны, поднимитесь, пожалуйста.
Хватаясь за цепь, она сначала встала на колени, а потом, поддерживаемая Пьером под локти, поднялась на ноги. Черное покрывало скрадывало падавший на него свет, и келья тонула в полумраке. Стоя лицом к стене, она скорее догадалась, нежели увидела, что слуга возится с цепью. Цепь резко дернулась, и О. почувствовала, как ее за шею потянуло вверх. Вместо обычной кожаной плетки Пьер на этот раз принес с собой большой черный хлыст.
Пришло время и для этой игрушки. Он поставил правую ногу на кровать - О. почувствовала, что матрац немного прогнулся - размахнулся и со всей силы ударил хлыстом по спине своей жертвы. О. услышала шипящий свист, буквально пронзивший тишину кельи, и мгновением позже, ощутила обжигающую боль, мгновенно растекшуюся по всему телу. Она закричала.
Пьер продолжал экзекуцию, не обращая на вопли О. никакого внимания. Он лишь старался, чтобы каждый новый удар ложился либо выше, либо ниже предыдущих и оставлял тем самым свой неповторимый след на теле этой красотки. Наконец, он опустил хлыст. О. продолжала кричать. Лицо ее заливали слезы.
- А теперь, пожалуйста, повернитесь, - сказал Пьер.
Она потеряв всякую способность воспринимать что-либо, отказалась повиноваться, и ему пришлось силой развернуть ее, рукоятка хлыста при этом слегка коснулась ее живота. Потом он отступил немного назад, и снова начал избивать ее.
Пытка продолжалось не более пяти минут. Закончив, Пьер почти сразу ушел, предварительно погасив свет и закрыв дверь в ванную комнату, но О. еще долго стонала в темноте, прижавшись к гладкой холодной
