показывает ложность наших отношений и то, что у министра не может быть другого начальства, кроме государя.
Ложны были также мои отношения с наместником графом Воронцовым-Дашковым. Он обращался непосредственно к государю, который иногда читал мне выдержки из его писем, писанных собственноручно, красивым старческим почерком. Граф испросил себе особое право - чтобы никто не назначался на должность на Кавказе без предварительного его согласия, и даже полагал, что министр не имеет права своею властью отказывать ему в каком-либо его ходатайстве! В мое отсутствие он высказал такую претензию по поводу отказа в производстве одного полковника, и Поливанов (к сожалению) поспешил того произвести. Я, однако, не находил возможным соглашаться с претензией графа, а потому по возвращении из отпуска, написал ему собственноручное письмо такого содержания:
'Милостивый государь граф Илларион Иванович. С письмом Вашего сиятельства от 20 сентября сего года относительно производства полковника Ф. в генерал-майоры я познакомился лишь теперь, по возвращении моем из отпуска. Означенное производство уже состоялось до возвращения и таким образом вопрос этот уже исчерпан; но я считаю долгом высказаться по Вашему заявлению, что Вы не можете согласиться с правильностью моего отказа в докладе Вашего ходатайства нашему верховному вождю. С этим взглядом я решительно не могу согласиться. В порядке военного управления Кавказский округ ничем не отличается от других округов и все восходящие от него представления подлежат такой же критике военного министра, как и поступающие из других округов, в отношении их закономерности и применения к служащим на Кавказе того же масштаба, как и к служащим его величеству в других частях его империи. Допустить иной порядок значило бы допустить нарушение единства армии.
Остается затем вопрос, имеет ли военный министр право собственной властью отклонять ходатайства, не согласные с законом или с общими указаниями его величества, в тех случаях, когда эти ходатайства поступают от главного начальника округа, облеченного теми особыми правами, кои присвоены Вашему сиятельству? Со своей стороны, я не вижу в законе никаких указаний на какое-либо различие в отношении военного министра к главным начальникам отдельных округов и не вижу какого-либо повода утруждать его величество докладами по всем решительно представлениям, поступающим в Военное министерство от имени Вашего сиятельства.
Особое монаршее доверие, оказываемое Вашему сиятельству, побудило государя императора предоставить обращаться к нему непосредственно, и я нахожу, что только в этом и заключается отличие Вашего положения по сравнению с другими главными начальниками военных округов, так как это дает Вам право, в чрезвычайных случаях, ходатайствовать за Ваших подчиненных непосредственно перед его величеством.
Ваше сиятельство без сомнения припомните, что летом нынешнего года я по вопросу о производстве полковника Нейгебауера в генерал-майоры уже высказал Вам, что я вынужден отклонить это производство, как несогласное с только что изданным законом, и вместе с тем предложил Вам представить его непосредственно на высочайшее благоусмотрение.
Покорнейше прошу принять уверение...'
Очевидно, что мою любезность в деле Нейгебауера на Кавказе приняли за слабость и хотели еще увеличить свою автономию. Мой ответ должен был разрушить все мечты в этом отношении; возражений на него я не получал. Еще одна попытка узурпации власти была устранена и, без сомнения, приобретены новые недруги!
Еще одно разногласие у меня вышло с графом Воронцовым по поводу назначения Шуваева командиром одного из корпусов на Кавказе. Шуваев был старшим кандидатом на корпус, но наместник хотел дать его младшему генералу Берхману, своему бывшему начальнику штаба; когда я ему в этом отказал, он стал просить за генерала Михеева, который был старше Шуваева, но еще не был кандидатом на корпус*. Одновременно он послал государю длинную и красноречивую телеграмму о том, что более всего надо поддерживать дух армии, что обход старших младшими обиден и угашает дух, а потому он просит назначить Михеева, а не Шуваева. Военно-походная канцелярия передала мне копию этой телеграммы, и я к следующему личному докладу взял с собой копию и переписку по этому делу. Государь сам, до доклада, заговорил о нем. Передавая мне подлинник телеграммы, он мне сказал: 'Эту телеграмму Вы уже получили? Что Вы о ней скажете?' Я ответил, что она очень хорошо и красноречиво написана. Государь спросил: 'И только? Ведь он прав?' Я ответил, что совершенно согласен, но назначить надо из кандидатов и именно старшего кандидата, а таковым состоит Шуваев. Наместник сам только теперь вспомнил о принципах, изложенных в телеграмме, а сам раньше просил за Берхмана, который моложе не только Михеева, но и Шуваева. Государь сказал: 'Если так, то назначайте Шуваева!'.
Михеева я никогда не видел, а Шуваев только раз представлялся мне и произвел на меня впечатление толкового и твердого человека*.
В 1907 году (не помню когда) состоялось утверждение нового размера боевого комплекта для полевой артиллерии, по тысяче выстрелов на орудие; для определения этой цифры раньше всего был выяснен размер расхода патронов во время японской войны; оказалось, что мы истратили меньше одного боевого комплекта (660) на орудие. Затем профессору генералу Михневичу было поручено выяснить размер расхода в артиллерии за предшествовавшие войны. Оказалось, что этот расход Постоянно возрастал, что понятно при увеличивающейся скорострельности артиллерии. На основании этих данных надо было установить размер боевого комплекта на будущее время.
Японская война представлялась нам тогда крайне жестокой и продолжительной. В ней впервые была применена новая скорострельная артиллерия, бои были упорные, продолжительные, война длилась полтора года, тогда как, по мнению всех современных писателей, европейская война должна быть скоротечной и решиться в четыре-шесть месяцев; поэтому не было оснований рассчитывать на дальнейшее возрастание расхода снарядов, если только в материальную часть артиллерии не будут внесены какие-либо новые усовершенствования. Однако в минувшую войну бывали заминки в снабжении боевыми припасами; наконец, нельзя было не считаться с указанием истории на постоянный рост расходов огнестрельных припасов, а потому увеличение боевого комплекта представлялось, конечно, желательным; это вызывало громадные (по тогдашним понятиям) расходы, но обеспечивало армию от опасности остаться без боевых припасов. Боевой комплект, поэтому, намечался в тысячу патронов на орудие или несколько больше. Я остановился, на ближайшее время (в моей резолюции сказано 'пока'), на цифре в тысячу выстрелов, так как даже для доказательства такой потребности у нас не было твердых данных и для доведения запасов хотя бы до этой нормы нужно было несколько лет. Если бы за это время выяснилась необходимость иметь больший запас, то норма его всегда могла бы быть увеличена. Признаюсь однако, что это мне в то время представлялось невероятным, и я считал большой победой, когда мне удалось добиться признания новой нормы со стороны Министерства финансов и законодательных палат, признавших ее основой для исчисления нашей потребности в орудийных патронах; я считал, что эта норма скорее велика и я, может быть, ввожу казну в лишние расходы. Останавливаюсь я на этом вопросе потому, что установленная норма оставалась неизменной до войны 1914 -1918 гг., во время которой она оказалась совершенно недостаточной*.
В 1907 году состоялось полное подчинение артиллерийских бригад начальникам дивизий в Сибири. Это был первый приступ к объединению пехоты и артиллерии, великий князь Сергей Михайлович с полной готовностью пошел навстречу моим пожеланиям в том отношении. Я добивался такого же объединения и инженерных войск, но встретил полное несочувствие со стороны великого князя Петра Николаевича и Вернандера, опасавшихся, что при этом пострадает специальная подготовка инженерных войск; этот вопрос пришлось отложить до полного выяснения результатов меры, принятой в отношении артиллерии.
Приведу анекдот, характеризующий одного честнейшего человека, генерала Николая Фомича Александрова; он знал жену по Хабаровску и заехал к ней с визитом. Я его совсем не знал; заговорил с ним о включении инженерных войск в корпуса и дивизии, доказывая пользу этой меры - он молчит; привожу новые доводы - он молчит. Наконец, я ему ставлю прямой вопрос, какого он мнения? Только тогда он мне сказал, что не только разделяет мои взгляды, но еще перед японской войной возбуждал ходатайство в этом смысле. Другой с первых же слов стал бы поддакивать министру, а из молчаливого и скромного Николая Фомича приходилось вытягивать его согласие с моим мнением!
Упомяну здесь еще об одном грандиозном проекте, бывшем в то время на рассмотрении правительства, а именно: о предложенной американскими капиталистами постройке железной дороги от одной из станций Западно-Сибирской железной дороги через всю Сибирь на Чукотский полуостров, с мостом или туннелем через Берингов пролив, для соединения с железными дорогами Северной Америки. Представитель американцев, господин Лоак де Лобель, предлагал выстроить это громадное сооружение без каких-либо гарантий, но с условием уступки обществу железной дороги участков земли по обе стороны пути, как это делалось в Америке. К сожалению, на такое условие у нас не согласились, считая, что подобное значило бы расточать богатства страны; но при нашем безденежье и инертности эти богатства будут спать без конца, а мы останемся в положении собаки на сене.
В ноябре в Петербург приехал военный министр Соединенных штатов Тафт{14}*; причина его приезда мне неизвестна (или я ее забыл). В
