СУЛТАН-БЕЙ, известный под псевдонимом ИНКС-ВИТЧ или под любым другим псевдонимом, имеет основания желать первой стороне СМЕРТИ, то суд настоящим документом выносит запрет на УБИЙСТВО первой стороны.
Если в срок, назначенный судом (каковой может быть определен произвольно), первая сторона КРОШКА БУФЕР не будет обнаружена, а вышеупомянутый СУЛТАН-БЕЙ, он же ИНКСВИТЧ, даже если он примет на себя другой псевдоним, не сможет предоставить первую сторону в распоряжение суда живой и невредимой в приемлемое для суда время, он автоматически считается совершившим УБИЙСТВО первой стороны и будет признан виновным в УБИЙСТВЕ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ ТЯЖЕСТИ.
Кувалдер Твист, судья, член Верховного суда'.
Я сидел, дрожа, пригвожденный к месту этим ужасным документом. Самое простое, если верить учебникам Аппарата, решение оказалось мне недоступным!
Было слишком поздно убивать Крошку! Я упустил свой шанс!
— Пожалуйста, обрати внимание, — сказала Адора, — что я отдала тебе эту бумагу, а значит, ты получил ее в законном порядке, и сей факт будет учитываться на суде. Таким образом, у тебя нет выбора. Ты будешьсотрудничать с нами в деле дегомосексуализации гомосексуалистов. Мы начнем осуществление нашей программы на следующей неделе. И ты сделаешь то, что обязан сделать, или отправишься в федеральную тюрьму, и там тебя каждый день будут насиловать сокамерники. Итак, через семь дней мы начинаем — и никаких отговорок.
А теперь пойди прими душ и подготовься к встрече с сегодняшними девочками. Ты весь покрылся потом, и от тебя несет.
Несло от меня резким, кисловатым запахом панического страха.
В этот момент я понял, что, невзирая на любые обстоятельства, должен сбежать. И у меня осталась всего одна неделя.
Что мог я сделать за эту неделю?
Я должен был собрать все свои силы!
Часть ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Глава 1
Я провел жуткую бессонную ночь. Я ворочался, перекатывался с боку на бок и дергался. Время от времени мне казалось, что эта (…) девка уже у меня в руках. Я готов был голыми руками придушить ее, словно котенка.
Но было слишком поздно. Я не мог даже пальцем дотронуться до малолетней (…)!
Я проснулся с опухшими глазами и пожелтевшей физиономией. С помощью марихуаны — но без единой капли алкоголя — я с трудом привел себя в чувство. Мне удалось перевесить зеркало так, чтобы я был уверен в том, что ни один «голубой» не сможет ворваться ко мне, когда я, голый, занимаюсь сексом. Травка помогла мне кое-как удовлетворить девушек. Сам я почти ничего не почувствовал. За эти дни 'радости секса' совершенно потеряли для меня свою притягательную силу.
Единственным, что мне запомнилось в это утро, было то, что у меня не болела голова. Но когда действие наркотика ослабло, меня снова охватил вихрь панического ужаса.
Трясущимися руками я приготовил бхонг и затянулся почти дюжину раз. Но вместо того чтобы успокоить меня, он только усилил чувство страха.
Я потратил почти полчаса, чтобы побороть дрожь в руках и заварить крепкий кофе. И залпом выпил его. Руки у меня задрожали еще сильнее.
Жизнерадостный голос потряс меня до глубины души.
— Привет, Инки. Я решила забежать к тебе по дороге в школу. Ну, парень, теперь я знаю, как надо (…)! Передо мной во всей своей красе стояла Крошка — с хвостиком, в обтягивающих штанишках и гольфах до колен. Она взглянула на часы с Микки Маусом.
— У меня есть пара минут. Я могу тебе кое-что показать.
— Не знал, что твоя фамилия 'Буфер', — глупо заметил я. Я собирался сказать: 'Это ты меня подставила, грязная, вонючая (…)!' Но мне надо было соблюдать осторожность.
— Да, — ответила она. — Мои родители — очень известные люди. Но я не люблю похваляться их именем. Они состояли во всех организациях мафии и переезжали с побережья на побережье. Они были самыми выдающимися преступниками, пока их не отправили в газовую камеру в Калифорнии за убийство губернатора. Но их имена будут жить вечно. Ну вот, раз мы теперь официально познакомились, как ты смотришь на то, чтобы лечь в кроватку? Я освоила действие еще одного мускула. Сейчас покажу. Начинается все с колена. Нужно поставить ногу парню на… сейчас я сниму ботинок и носок…
— Крошка, Богом клянусь, я очень расстроен и нервничаю. Беги лучше в школу, Крошка. — Мне хотелось сказать: 'Ты подставила меня, грязная, вонючая (…)!'
— Нет, тебе так просто от меня, не избавиться. Я специально пришла рано. Вот, попробуй жвачку. Она снимает напряжение и вроде как заменяет секс с мальчиками. Так мне сказал психолог. Мне жаль, что теперь я не помогаю ему — я ведь рассказывала тебе.
Я сунул в рот жвачку. Вкус у нее был как у пластмассы.
Когда ты ее разжуешь, то растяни по передним зубам, подуй, и получишь пузырь. Господи, да не так. Клянусь, Инки, ты ведешь себя так, словно никогда в жизни не бывал ни в одном цивилизованно месте.
Она сунула пальцы мне в рот и заставила дунуть. Пузырь получился просто громадным.
И неожиданно лопнул.
Ошметки жвачки залепили мне лицо.
Крошка весело расхохоталась.
— Опоздаешь в школу, Крошка, — сказал я. А сам подумал: 'Ты меня подставила, грязная шантажистка, (…) и я бы отдал половину жизни, — а благодаря тебе, мне не так уж много осталось, — чтобы убить тебя на месте'.
Но я не сказал этого.
— Ладно, я пошла, — произнесла она. — Да, между прочим, ты меня как-то спрашивал, занимаются ли китайцы этим со мной. Я должна рассказать тебе, Инки. Можешь не верить, но трое из них «голубые»! Они ни за что не притронутся к женщине, даже не подойдут к ней. Я застукала их прошлым вечером и сказала об этом хозяйке школы — гонконгской проститутке, а та лишь спросила: 'Правда?' и пошла смотреть. Поэтому мне ничто не угрожает, Инки. Я берегу силы для того, чтобы (…) тебя. Та-та-та. — И она ушла.
Неожиданно упоминание о «голубых» пронзило меня до самого сердца.
Я сидел без движения.
Лучи весеннего солнца полосами ложились на пол.
Полосы. Решетки.
Внезапно замигал экран Кроуба. У него шла консультация с двумя психиатрами. К операционному столу оказался привязан мальчик лет двенадцати: глаза его были широко раскрыты от ужаса, а рот закрывала хирургическая повязка.
— Бесполезно, — произнес один из психиатров. — Он не только настаивает, что воровать плохо, но и не желает присоединиться ни к одной из действующих в округе банд. — При этом доктор психиатрии покачивал перевязанной рукой.
— Совершенно антисоциален, — подтвердил другой психиатр. — Отщепенец. Не видит своей же пользы.
— Он безнадежен, — отозвался первый психиатр. — Его родители отправили его ко мне в пятилетнем возрасте. Прошло семь лет, но он не сумел продвинуться вперед. Он не желает покупать наркотики у учителей и, несмотря на повторные сеансы электрического шока, отказывается проявлять невротические наклонности.
