пробормотала по-волтариански: «Небось, Джеттеро с голоду помирает на этой планете!»
За весь день это была самая ободряющая мысль! Я снял шапку и освободился от медвежьей куртки. Видеоустановку я поставил на кушетку для обследования пациентов, а сам устроился в кресле: теперь можно было немного и расслабиться. И еще нужно было до конца убедиться, что этот лепертидж убрался из Турции.
Я потянулся рукой к медальону, желая его погладить — порой возникает такая прихоть. Но ничего не нащупал!
Проверил глазами, не доверяя руке.
Исчез! Он исчез.
Должно быть, я его где-то обронил!
Мне вдруг стало не по себе. Я ведь хотел только на время воспользоваться изумрудным медальоном Ютанк, чтобы придать себе необходимый начальственный вид, когда искал и не мог найти свой собственный, и намеревался до исхода этого дня незаметно вернуть его в ящик с украшениями. О мои боги, она же так разъярится, что мне на вилле житья не будет!
«Подожди, — сказал я себе. — Когда ты ощущал его на теле в последний раз?» Я не мог вспомнить.
Я выбежал в коридор и нос к носу столкнулся с Прахдом.
— Вы не находили медальон? — гаркнул я ему в лицо.
— Ш-ш, ш-ш! — прошипел он и затолкнул меня в свой кабинет. — Не надо так орать. К тому же вы сняли с себя меховую куртку. Вам нельзя бегать на виду у всех в волтарианской форме! Вот, держите. — Он выхватил из ящика комода белый медицинский халат и всучил его мне.
Мне пришлось довольно долго успокаиваться, чтобы надеть его. Полы и рукава оказались слишком длинными.
— Этот медальон, — объяснял я Прахду, — я носил, чтобы видели мой ранг. А теперь он куда-то пропал. Прошу вас, помогите мне его найти.
— К сожалению, не могу, — отвечал он. — У меня плановая операция. Просто вспомните, куда вы ходили, и там поищите.
Этот мудрый совет пришелся мне по душе. Я отправился в операционную, которой мы пользовались прошлым вечером. Там шла уборка помещения. Нет, зеленого медальона никто не видел.
Я пошел к тому месту, где стоял и глядел в окошко. Нет, на полу ничего, никакого медальона.
Отличная мысль: я позвонил своему таксисту. И ждал на телефоне, пока тот ходил и смотрел у себя в такси. Нет, медальона там не было.
Умоляющим тоном я попросил его съездить в аэропорт, поискать там на полу и позвонить. Он сказал, что съездит.
Я шагал из угла в угол. О боги, ведь Ютанк целыми днями, неделями, месяцами напролет будет кричать, беситься и швырять в меня чем попало. О, это будет настоящий ураган! Этот камень был самым крупным в том ящике. Тысяч на пятьдесят — не меньше! Да к тому же не этих (…) турецких лир, а долларов.
Это напомнило мне о состоянии моих финансов. Скоро на меня снова набросятся хищники- кредиторы. Я не имел никакого понятия, сколько еще оставался им должен после поездки в США, но, наверное, не меньше полумиллиона. Вытряхнуть его от больницы или из Фахт-бея не представлялось ни малейшей возможности. При теперешнем положении дел, может быть, они удовлетворятся продажей виллы с прислугой. Но если я куплю взамен потерянного еще один медальон и влезу в еще большие долги, они, возможно, продадут и меня самого!
Нет, о покупке еще одного медальона не могло быть и речи. У меня кровь застывала в жилах от одной только мысли о новых долгах.
Прошел час. Позвонил водитель такси. Нет, на полу аэропорта он не нашел никакого медальона, никто его не сдавал в администрацию, и теперь я задолжал ему еще пятьдесят долларов. Это здорово меня разозлило. Купив мне новый гардероб по кредитным карточкам, он и так уже, вероятно, склонил чашу весов в пользу нанесения мне телесных увечий, а теперь вот не способен был справиться даже с таким простым делом. Но я не стал на него взъедаться. Ведь он был мне единственным другом. Я просто повесил трубку.
Уныло побрел я назад в приемный покой, которым теперь пользовался как местом для своих наблюдений, вошел и закрыл за собой дверь.
Графиня уже сделала пересадку в Стамбуле и теперь летела в Брюссель, чтобы сделать там следующую пересадку.
Очевидно, в транзитной гостиной она сделала кое-какие приобретения. Там у них имелся довольно приличный бар с журнальным стендом, и она хорошо отоварилась. На коленях у нее лежало множество журналов. Она смотрела, какой из них выбрать, выбрала французский под названием «О lala, la Femme».
Ликование, которое мне следовало бы ощутить при осознании того факта, что ее уже нет в Турции, что с каждой секундой она все больше удаляется от меня, не наступало.
Может, все дело в журнале? Это был журнал мод. Я знал, что по-французски она не читает, но эти большие цветные образцы одежды не нуждались в словах. Что они говорили ее душе, я не знал, но мне они говорили только одно: «Дорого!» Теперь в том, что касалось женских нарядов, я был стреляный воробей!
Однако понемногу настроение у меня улучшалось. Эти роскошные цветные фотографии замысловато позирующих моделей, наряженных в невероятно экстравагантные одеяния, обойдутся Хеллеру в кругленькую сумму! Парижский дизайнер не смотрит на фигуру заказчицы, он смотрит только на ее чековую книжку. Если он считает, что и то и другое должно отличаться большой толщиной, то почему же, дивился я, модели в таких журналах всегда так худы — просто кости да кожа? Удивительный это мир — женская мода. Французы, насколько я мог разобрать, демонстрировали моду под названием «Le Look Garbage» — «Посмотрите, я со свалки».
Кто-то — да, вспомнил: человек в самолете — объяснил мне все это однажды. Он говорил, что дизайнеры мод — сплошь все гомики и женоненавистники, видящие в женщинах конкурентов. Поэтому они втайне стремятся одеть их как можно экстравагантнее, чтобы отпугнуть от них мужчин. Может, он был и прав. Эти картинки заставляли меня еще больше ненавидеть гомиков. Одно дело — одевать женщин в странные наряды, но уж совсем непростительно — одевать их так дорого!
Наконец графиня отложила французский журнал в сторону и взяла в руки толстый американский под названием «Современные морды». Опять фасоны модной одежды. Как ни странно, они сильно отличались от французских. И дело не в том, что выглядели они менее экстравагантно, что модели имели больше мяса на костях, что эти (…) гомики меньше изощрялись в стремлении обезобразить внешний вид женщины и тем самым завлечь мужчин в свои собственные постели — нет; просто они были совершенно другими. Американские геи проталкивали в моде «the marionette look» — «кукольную внешность». Журнал был полон набросков, изображающих марионеток с переплетенными, перекрещенными и неестественно изогнутыми ногами и с удушающими их шнурами.
— Милочка, вы, я вижу, рассматриваете фасоны. — Незнакомый голос. Крэк взглянула на свою соседку по ряду. Пухлая краснощекая блондинка лет сорока — впрочем, блондинка явно ненатуральная. — Понимаю, уже пора! — Она улыбнулась. — Я Мамми Бумп, возвращаюсь в Большое Яблоко — Нью-Йорк и к ярким огням. А вы кто?
Вот что мне нравится в путешествующих американцах. Прямо к делу. Без лишних слов.
— Я Рада Крэкл — так мне велено называться, — представилась графиня Крэк. — Как поживаете?
— Да вполне прилично, спасибо, — особенно после моего турне по горячим точкам Среднего Востока. Я известная певица. Эти арабы нагрузили меня кучей бабок, и вот я возвращаюсь в Божью страну, чтобы их истратить. Господи, просто не верится, что наконец-то по прошествии года мне удастся поспать в нормальной кровати! Но, душечка, у вас такой вид, словно вы побывали в верблюжьей аварии!
— В самом деле?
— Ну да, эта одежда, — и Мамми Бумп презрительно указала на плащ графини. — Где вы достали
