меня было достаточно времени созерцать бедствие... Вот такие дела! У Франсуазы изменилось лицо. Смерть сделала ее похожей на восковую статую. На ее щеках и груди были следы ожогов от сигарет; блузка была разорвана и наполовину содрана. Я понял, насколько ошибся на счет этих двух бродяг. Без сомнения, это были не полицейские! Теперь-то я понял, что произошло. Когда Франсуаза позвонила Матиасу, женщина приняла поручение и передала его руководителям сети вместо того, чтобы предупредить моего друга. Они послали за необходимыми сведениями двух исполнителей. Эти добрые люди обыскали квартиру, никого не нашли, но получили в свои грязные руки документы, изъятые у Влефты. В этот момент неожиданно возникла Франсуаза. Они стали спрашивать ее обо мне. Несмотря на жестокое обращение, которое ее заставили испытать, она не могла сказать, где я - и не без основания тогда они ее прикончили, чтобы она не проболталась... Кровельщик назвал бы это неожиданной неприятностью. Банда одна, банда другая, все, что произошло с моей подругой по любовным играм, волей-неволей вызовет малодушие. Те, кто за то, чтобы никогда не участвовать в грязных историях, почерпнут урок для раздумий под крышей из листового железа. 'Да здравствуют домашние туфли'! - напишут они большими буквами на своей печной трубе. 'Да здравствует спокойствие'! Признаться, я не могу их осуждать. В последний раз я посмотрел на труп. Глаза закрыты. Однако на ее милом лице отчетливо прочитывалась паника. Я прошептал: - Я спущу с них шкуру, Франсуаза, клянусь! Они мне за тебя заплатят, эти навозные жуки! Я поднялся, так как соседство стало невыносимым. Нельзя долго оставаться рядом с мертвецом, медики вам это подтвердят! Я проверил карманы: бабки, бумажник на месте и попрощался с дамой. Когда я открыл дверь, то так резко отпрянул назад, что упал на подставку для зонтов. На коврике стояли три господина, которые собирались позвонить. Это были те же самые, - ошибиться невозможно: те самые, что ни на есть настоящие. Такие рожи не забудешь. Великий Сан-Антонио откровенно грубо спросил себя: 'Это, случайно, не начало конца?'
Бывают сыщики, которые быстро смекают что к чему, когда им все разжуешь заранее. Что касается 'моих', то это не тот случай. Нежный эвфемизм, не так ли? Они тотчас набросились на меня, как гонококк на легкие; так скрутили (как говаривал судебный исполнитель кантона), что я не сумел сделать даже малейшей попытки к защите. Клик - клак, вот я уже в наручниках. Признаюсь, что для типа, который всю жизнь надевал их другим, это показалось забавным. После этого мои благодетели открыли стеклянную дверь комнаты и испустили громкие крики возмущения и проклятия. Это убийство тут же было приписано мне, как вы понимаете. Когда полицейский находит труп и рядом с ним голубчика, который уже совершил убийство, он не станет ломать себе голову. Самый могучий из трио - тот, которому я в поезде врезал куда надо - не смог себя сдержать. Он мощным ударом разбил мне нос. Я зашмыгал кровью и неуклюже споткнулся. Чтобы меня подбодрить, один из его спутников врезал мне коленом, и тогда сердце мое поднялось до желудка, несомненно потому, что я его слишком низко поместил! Крики! Ругательства! Конфеты! Карамель! Меня подняли с земли, вытолкнули на лестницу, и я приземлился в машине между двух сыщиков, бицепсы которых были не из войлока. Нос, полный крови, мешал мне дышать нормально. Я задыхался... На этот раз, друзья, вы можете готовить передачу! Можно считать, что я закончил свою карьеру. Меня привели в полицию без барабанов и фанфар. Здесь мне не пришлось ожидать. Меня сразу провели в кабинет большого начальника, которого только что просветили о моих последних подвигах и который сходу начал допрос. Кто, откуда? С этого полиция всегда начинает, от безвестного сельского полицейского до префекта. Я подтвердил версию моих фальшивых документов. В один прекрасный день эти торопыги поймут свои заблуждения, но пока у меня не было другого выхода. Затем - профессия. - Представитель, - сказал я небрежным тоном. - Чего? - Штопора с педалью... Это изобретение для безруких. Вы зовете соседа, чтобы он загнал штопор в пробку. Затем вы нажимаете на педали, которые вращают шестерню, которая передает усилие на рычаг, расположенный на верхнем конце штопора. И хоп! Пробка вынута... Для бутылок с шампанским у нас разработан специальный аппарат, предназначенный отбивать горлышко... Если вы никогда не встречали полного болвана, спешите видеть! На это стоило посмотреть. Высокая полицейская шишка несколько раз хватала воздух ртом, и вопросительные знаки сверкали в его злых глазах. Это был высокий худой человек с узким черепом и враждебным взглядом. В настоящую минуту он задавал себе вопрос. По-швейцарско- немецки, по-французски, по-итальянски и по-ослиному: не псих ли я. На это нужно было время. С моей стороны такое поведение было ребячеством, согласен, но поймите, по-другому я не мог себя защитить, 'поскольку я ничего не должен был говорить'. Чуете? Итак, самым лучшим было валять дурака! Когда я кончил, тип продолжал: - Где вы живете? - В раковине в Индийском океане, - ответил я самым серьезным образом. - Я попросил установить там мазутное отопление и паровой телевизор. Мне там очень хорошо. - Вы что, насмехаетесь надо мной? - спросил он не без иронии. Я поднял брови. - Улитки летают слишком низко, чтоб я мог себе это позволить! Он провел десницей по черепку - его прошиб пот, его можно понять. Немного поколебавшись, он встал, подошел к двери и приоткрыл ее. Потом позвал какого-то типа, довольно молодого, хитрого на вид и одетого в костюм из шерсти 'прэнс де галль'. Пошептавшись, оба сели. Старший по званию продолжил допрос: - Почему вы убили Влефту? - Потому что Великое Черное Солнце приказало мне это. - Кто это - великое черное солнце? - проговорил, запинаясь, другой чурбан, совсем ошалев. - Тот, кто указал квадрат гипотенузы! Он сказал что-то своему коллеге. Должно быть, это означало: 'Вот видите?' - Где вы достали оружие? - Сильная рука всегда вооружена. - Что вы сделали с портфелем, украденным у Влефты? - Седло для ходьбы пешком. Я упал на колени, со сложенными руками, с горящим лицом и как молитву произнес: ходьба пешком, ком земли, Земля Франца-Иосифа, Иосиф Прекрасный, прекрасный сон, 'Сон в летнюю ночь', 'Ночь нежна', на миру и смерть красна, Красная шапочка, почка телячья, чья возьмет, возьмет себе, себе на уме, меняло-жулик, лик святого, того или этого... Теперь уже у обоих представителей полицейской власти повисла лапша на ушах. - Достаточно! - взревел тот, что помоложе. Другой позвонил, вошла охрана и увела меня в камеру. Хорошо. Сидя в луже, я не так уж плохо защищался. По-моему я нашел шикарный выход. Если мне удастся продлить комедию, возможно, я избегу процесса!
Я провел безмятежную ночь. Меня оставили в покое. Тюряга была почти комфортабельной, во всяком случае менее угнетающая, чем французские тюрьмы. Простыни чистые, еда хорошая. Удивительная вещь: меня до сих пор не обыскали, так что чек был все еще при мне. Вытянувшись на клоповнике и заложив руки за голову, я не находил себе покоя... Мое положение было сплошной 'липой'. Старик ничего не сможет сделать, чтобы вытащить меня отсюда, он меня об этом предупредил. Мне самому надо вывертываться. В этой проклятой профессии именно так обстоят дела. Вы получаете совершенно определенный приказ. Вам поручают совершить незаконные действия, а затем, если все оборачивается плохо, тем хуже для вас! Поступая на службу, я знал про такой порядок. Я пошел ва-банк, бикоз мой старый оптимизм внушал мне веру, что я всегда вылезу из любой мышеловки. Однако супермены встречаются только в кино, у них внешность Гарри Купера или Алэн Делона. В реальной жизни доброго Господа Бога это происходит иначе. Бывает, что мерзость торжествует. В жизни не существует цензуры, чтобы заставить мораль следовать за собой. Тяжелое положение. Тем хуже для побежденного. Вы знаете поговорку? Кошки едят мышей. Авто давят кошек. Платаны перебегают дорогу авто и так далее, как охотно говаривал этот толстяк Берюрие... Я сказал себе, что веду себя очень глупо. Вместо того, чтобы бессильно злиться, - что очень плохо для моих гланд, - будет лучше посмотреть, не существует ли средства выйти из этого положения... Я в Швейцарии: здесь научные полицейские методы, научные и не такие рутинные, чем в других местах; больше уважения к задержанному, чем во Франции, например. Доказательство этому то, что когда я начал разыгрывать сумасшедшего, руководители большой тюрьмы не стали настаивать. Они подвергли меня осмотру психиатра перед тем, как продолжать допрос. Они думают, что я морочу им голову, это естественно, но пока есть хоть легкое сомнение, они следуют правилам игры. Стражники, должно быть, предупреждены, что я временами не в себе. Если я устрою им любительский спектакль, есть шанс, что они отправят меня в госпиталь... И оттуда... Оттуда можно надеяться на все. Сказано - сделано. Я беру простыню с кровати, скручиваю ее в веревку и обвязываюсь ею. Затем начинаю кататься по земле, испуская истошные крики. Я выдал отличный сольный концерт нечеловеческих криков. Сначала я имитировал поросенка, которому зажали хвост ящиком старинного комода, затем тявканье шакалов в жару. Потом я перешел к ярости слона, узнавшего об измене своей жены. Все это сопровождалось разными выходками. Я даже сам завелся, сбросил матрас на пол, катался по одеялу до тех пор, пока не подошел стражник. Когда открыли дверь, меня усмирили... Стражников было двое. Третий стоял в фуражке набекрень. Судя по серебряным нашивкам на рукавах, это был, видимо, шеф. - Отведите его в медпункт, - сказал он. - Я пойду предупрежу директора. Меня схватили и потащили по коридорам до лифта. Спускались быстро-быстро, как Копа, когда он несся с мячом и никого перед ним не было. Снова коридор... Помещение, пропахшее эфиром... Мы прибыли. Вызывают врача, кладут меня на кровать... Я разыграл полное изнеможение. Врач тут как тут. Он приподнял мои веки,
