улице, паркует машину у вас? - Да, когда он в Париже... - Он не просил вас установить в его машине какое-нибудь особенное устройство? - Нет... - Пойдемте посмотрим. Я веду его к машине и показываю необычный провод. - Нет,- уверяет он меня,- мы никогда не делали этого... Не понимаю, зачем он нужен... - Для шутки,- отвечаю я.- Когда берешься за ручку, чтобы закрыть дверцу, получаешь удар током. Согласен, это не шедевр остроумия, но не хуже кнопки на стуле или подмены сахара солью! - Ага,- соглашается он. Он готов согласиться с чем угодно, если это сказал полицейский. - Случалось, чтобы он оставлял машину на ночь на улице? - Нет, никогда. Но он пользовался ей этой ночью, вернулся поздно и не решился будить меня. Парень говорит с уверенностью, заставляющей меня нахмуриться. - Откуда вы знаете, что этой ночью он пользовался своей тачкой? - Об этом нетрудно догадаться. Увидев ее, я еще подумал: 'Скоро приедет месье Парьо...' А потом забыл об этом думать... Мы с женой ходили в кино, а когда вернулись, машины на месте уже не было... Я решил, что он ее загнал в гараж, а ворота ему открыл сторож. Но нет... Сегодня утром, когда мы открылись, она снова стояла на улице... Вот... Я задумчиво повторяю: 'Вот...о Так, значит, машиной пользовались этой ночью? Кто? Парьо?.. Или кто-то другой? - Спасибо, вы очень любезны. Поставьте эту машину в гараж и до нового приказа не прикасайтесь к ней, понятно? - Ладно... Я пожимаю ему клешню, чтобы показать, что рука честного труженика никогда не вызывала у меня отвращения, и сажусь в свою машину. - Это опять я, доктор... У него по-прежнему лишенное всяких красок лицо, всклокоченные волосы, резкий взгляд... По его бледной физии пробегает вежливое недовольство. - Добрый день,- говорит он мне. Он снова ведет меня в свою унылую гостиную, в которой пахнет забвением. - Чем еще могу быть вам полезен?- спрашивает он, старательно подчеркнув 'еще'. По-моему, он не страдает от избытка пациентов. Странный врач... Врач, который сам открывает дверь, остается весь день в домашней куртке и живет в обществе малопривлекательного пса. - Скажите мне, доктор... Я говорю мягко, тщательно взвешивая слова, потому что этот тип - малый решительный... - Скажите мне, доктор, вы знаете некоего Жана Парьо? Я ожидал какой угодно реакции, только не этой. - Я прошу вас!- сухо произносит он. Я жду продолжения, глядя на него вопрошающим взглядом. - Почему вы говорите мне об этом субъекте?- спрашивает он, поняв, что я не собираюсь нарушать установившееся молчание. - Может быть, потому, что пришло время поговорить о нем... Судя по вашей реакции, я вижу, что вы его знаете? -Не будем хитрить,- сухо заявляет он.- Раз вы интересуетесь им, то должны знать, что он любовник моей дочери. - Мне это известно,- говорю я, глядя ему прямо в глаза.- Скажите, доктор, а почему бы нам не поговорить о нем в прошедшем времени? - То есть? - Да просто он умер! Он ошарашен или очень хорошо изображает изумление. Он садится, потому что у него подгибаются ноги. - Умер... - Мертвее быть не может... - Когда? - Этой ночью. Вдруг лицо доктора изменяется: искажается, покрывается морщинами, становится почти патетическим. - Как? Я читаю в его глазах панику. Это паника отца, опасающегося, что у его ребенка могут быть неприятности. - Отравление газом,- отвечаю.- Но обстоятельства этого... несчастного случая мне кажутся... ну, скажем, странными. - Странными?.. - Да. Ваша дочь здесь? Я бы хотел ее до... поговорить с ней. - Моя дочь здесь больше не живет,- грустно говорит он.- С тех пор как она спуталась с этим типом, мы расстались, и она живет в пригороде Руана, где у меня есть дом... Я останавливаю его жестом, потому что мне нужно подумать... Пригород Руана... Где я это уже слышал? Ах да... Вчера, в квартире Бальмена. Парьо... Он утверждал, что оставил антиквара в своей машине, а сам пошел звонить клиенту, живущему в пригороде Руана... - Название места?- спрашиваю. - Гуссанвиль. - Как давно ваша дочь поддерживала отношения с Парьо? - Пять или шесть месяцев... - Как она с ним познакомилась? - Как раз у Бальмена, в его магазине. Моя дочь собирает старинные монеты... - Ах так? - Да... Вас это удивляет? Я едва заметно пожимаю плечами. Мне кажется, в этом деле слишком много говорят о старинных монетах. - Продолжайте. - Поскольку Бальмен был моим пациентом, я посоветовал дочери сходить к нему в магазин. Он и познакомил ее с Парьо... А... Короче, Парьо ее соблазнил! Я смотрю на него: - Вы жили один с дочерью? - Моя жена умерла при родах дочери, и я воспитал ее один... Я... Понятно: отцовская ревность! - Сколько лет вашей дочери? - Двадцать шесть. - Могу я вам задать один... гм... деликатный вопрос? - Задавайте! - Вы, доктор, более чем кто-либо другой должны понимать, что молодой женщине нужен... друг... - Согласен! Его лицо нейтрально, как Швейцария. - Но вы ссоритесь с любимой дочерью только из-за того, что она завела себе любовника? - Я поругался с ней не из-за того, что она завела любовника... к тому же я полагаю, он у нее не первый. Мы поссорились, потому что этим любовником был Парьо... - Правда? - Правда! Он очень четок! - В чем вы его упрекаете? - У него криминальное прошлое, вот и все. В этом вопросе порядочный человек не может пойти на компромисс! - Криминальное прошлое... Я вдруг становлюсь похожим на лопуха. А я-то, наивняк, приперся сюда, даже не зная, что у Парьо были судимости... - И богатое у него это самое прошлое?- спрашиваю. - Слишком богатое, чтобы входить в число моих знакомых. - Как вы это узнали? - Это вы, комиссар, задаете мне такой вопрос? Вам разве неизвестно о существовании частных сыскных агентств, в которые можно обратиться, когда хочешь получить информацию об интересующем вас человеке? - Совершенно справедливо,- соглашаюсь я. И добавляю:- Вы ведь не очень любили Парьо? Пожалуй, даже совсем не любили... - Скажу прямо: я его ненавидел. - Эта откровенность делает вам честь, доктор... И, произнося эти слова, я думаю, что все актеры этой драмы откровенны... За исключением Джо Педика. Да, они откровенны: Парьо был откровенен, слишком откровенен... Он сразу же рассказал историю своих отношений с Бальменом... Эскулап откровенен... Скажу вам начистоту: я начинаю плавать и никак не могу составить себе четкое мнение о деле... - И последний вопрос, доктор: вы не убивали Парьо, не так ли? - Нет...- отвечает он.- И поверьте мне, комиссар, очень об этом жалею.
Глава 9
Я всегда испытывал слабость к почтаршам и никогда не упускал возможность прокомпостировать одну из них, когда такая возможность представлялась... Однако эта отбила бы охоту даже у обезьяны... Длинная, высохшая, как Сахара, и никакого намека на груди. Выступающие передние зубы препятствуют любым попыткам поцеловать ее, если у кого-то даже возникло бы такое желание. Это она занимает окошко междугородных переговоров. - Привет, красавица,- говорю я ей с неотразимо прекрасной улыбкой. - Повежливее!- ворчит она.- Кто вам дал право разговаривать со мной таким тоном? Я вместе с вами коров не пасла! - Я не думаю, что факт охраны эти милых жвачных предрасполагает к любезности,- уверяю я.- Вы напрасно обижаетесь, мадам, мои намерения чисты, как стакан дистиллированной воды. - Какой номер вы заказываете?- перебивает она. - Номер стриптиза,- смеюсь я. - Вы хотите, чтобы я позвала директора?- вопит девица. - Не стоит. Меня вполне устроит ваше исполнение... Поскольку я вижу, что она сейчас взорвется, то показываю ей удостоверение. Это ее не успокаивает, наоборот, вгоняет в черное бешенство. - Ну и что!- кричит она.- Вы думаете, на кого-то произведет впечатление, что вы из полиции?! Знайте, что честные люди полиции не боятся, а моя совесть чиста! - Ну и прекрасно,- любезно замечаю я.- Хотя она и в чистом виде никому не нужна, даже по сниженной цене... - Вы хам! - Не надо повторяться!- говорю я.- Слово 'полицейский' включает в себя все эпитеты, которые вы можете найти... Кажется, финиш. Воспользовавшись затишьем, я заявляю: - Ну хватит болтать, Мисс Эбонит, речь идет об убийстве. Она поднимает на меня свою физию и переспрашивает: - Об убийстве? - Даже о двух. - Не может быть. - Может. А вы можете мне помочь. - Я? - Вы! Мы ведем диалог двух клоунов. Наконец милашка смягчается. - В субботу,- говорю я,- незадолго до полудня высокий мужчина с костлявым лицом, одетый в кожаное пальто, заказывал междугородный разговор... Она размышляет. - В кожаном пальто,- шепчет она.- Да, помню... В кожаном пальто... - Какой номер он заказывал? Она изумленно раскрывает глаза. - Как я могу это запомнить? Каждый день заказывают сотни номеров! Я признаю, что надо обладать необыкновенной памятью, чтобы это запомнить. - Но ведь у вас должны сохраняться карточки,- говорю.- По крайней мере листки, на которых вы записываете заказанные номера и время заказа. - Это верно. - Где ваши субботние карточки? - Надо обратиться к господину директору. - А где он? И я иду стучать в маленькую стеклянную дверь, на которую мне указывает эта доска. - Входите! Меня встречает симпатичный малый. Я представляюсь и излагаю свою просьбу. - Это просто,- говорит он, открывая картотеку. Он протягивает мне стопку карточек. Я отбираю те, что за субботу, а среди них те, на которых записаны звонки, сделанные между одиннадцатью и полуднем. Мой взгляд быстро пробегает по странице. Вдруг я вздрагиваю. Гуссанвиль, четырнадцать. Одиннадцать часов пятьдесят минут. Гуссанвиль! Место, где обретается докторская дочка... Ну конечно, Парьо звонил своей милашке! - Четырнадцать - это номер телефона, да?- спрашиваю я директора. - Да... - Могут ваши службы установить имя владельца телефона с номером четырнадцать в Гуссанвиле? - О, запросто! Я угощаю его сигаретой, пока одна из служащих занимается поисками. Едва мы успеваем прикурить, как я получаю подтверждение: телефон с номером четырнадцать установлен в доме, принадлежащем доктору Бужону. При нынешнем положении вещей, как любит выражаться босс, поездка в Гуссанвиль становится просто необходимой. Однако перед отъездом мне нужно
