состояние - это апатия, нудное повторение одного и того же, скучная болтовня, забота о своем здоровье. И состояние анормальное, соответствующее заторможенности: лихорадочность движений, заикание, повторяющееся выпадение челюсти, чихание, почесывание ягодиц и тому подобное.
- Что с тобой приключилось, мой доблестный старец?
- Со мной ничего, но приключилось с миссис Унтель,- отвечает он.
- Что?
- Ее только что выловили возле острова Лебедей.
- Мертвую?
- Утонувшую...
- Утонувшую утонувшую или убитую и сброшенную в воду?
- Утонувшую утонувшую...
Вот так новость! А я только что говорил, что похитители мадам Лавми не являются убийцами! Да, конечно, еще бы! Если они поступят так же с нежной Бертой, то, возможно, ей достанется яма, в которой течет Сена.
- О чем ты задумался? - обеспокоено спрашивает. Пино.
- Ты установил слежку за женой Лавми?
- Да... Она приехала к своему мужу. Я тебе звоню из забегаловки рядом со студией. Что ты собираешься делать?
- Еду туда.
Удрученный тяжелыми размышлениями, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает сыр камамбер.
- Новости? - спрашивает он.
- Незначительные... Так, болтовня Пинюшора.
- Этот старый краб не может обойтись без того, чтобы не напустить туману,- заявляет Толстяк и разражается смехом такой силы, что дрожат стекла, а Джими заходится криком.
Фелиция берет малыша на руки, чтобы его успокоить. Он мгновенно перестает кричать. Как это странно, думаю я: невинный младенец стал причиной смерти другого человека. Ему всего лишь несколько месяцев, а он уже делает свое маленькое жертвоприношение.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В момент моего появления на площадке, съемки фильма 'Вступление холеры в Марсель' временно были прерваны, поскольку у главного оператора случился нервный срыв, а ассистентка режиссера сломала ноготь, когда чинила карандаш. Пробираясь сквозь лес погашенных прожекторов, я чувствую, как чья-то энергичная рука обрушивается на мое плечо.
- Решительно, дорогой полисмен, ты начинаешь входить во вкус!
Это Ларонд. На нем рубашка 'Made in USA', представляющая нам заход солнца над пальмовой рощей.
- Ты вырядился в сахарскую афишу? - спрашиваю я его.
- Помолчи, это подарок красавчика Фреда.
- Черт возьми, секретарю Фреда удалось обратить его в свою веру?
- Нет, но он был безмерно счастлив от одного слушка, который я пустил через свою газету. Я поведал миру, что он способен выпить без передышки бутылку 'бурбона'... Поскольку это неправда, ему это польстило.
Ларонд - гениальный виртуоз в измышлении небылиц на потоке.
- Ну что, твое расследование в ажуре? - напрямик спрашивает он.
- Ты прямо какой-то одержимый, Бебер! Скажи-ка, я слышал, фигуранты болтали, будто здесь находится миссис Лавми.
- Точно, бой!
- Я хотел бы быть ей представленным... Я видел ее фото, она как раз в моем вкусе.
Он вновь смотрит на меня острым взглядом такой интенсивности, что затрагивает мою совесть.
- Когда ты смотришь вот так,- шучу я,- создается впечатление, что ты проводишь желудочный зондаж... Так это возможно или нет?
- Идем, прекрасный павлин.
И он ведет меня в гримерную суперзвезды. Оттуда доносится ужасный тарарам. Альбер открывает дверь, не дав себе труда постучать. У Лавми пьянка. Красавчик с обнаженным торсом восседает на медвежьей шкуре. Американские журналисты с фотокамерами в руках набираются за его здоровье под меланхолическим взглядом его жены. Электрофон высокого класса молотит какую-то песню 'Квартета золотой заслонки'.
- Хэлло! - радостно говорит Лавми.
Может быть, я и четверть половины олуха, но у этого парня нет ничего общего с отцом, у которого похитили ребенка.
Он расслаблен, доволен собой и другими... Он узнает меня, дружески бьет кулаками по икрам и предлагает взять стакан.
Ларонд перешагивает через него и представляет меня красивой сумрачной девушке. Ее жилы переполнены мексиканской кровью. Это - настоящая красота. Рядом с ней 'Мисс Вселенная' будет годиться разве лишь на то, чтобы обратиться в бюро занятости в каком-нибудь захолустье.
Она поднимает свои длинные ресницы, и я вижу устремленный прямо на меня взгляд, который странно сияет на фоне ее матовой кожи.
- Миссис Лавми, представляю вам своего собрата,- говорит Ларонд.
Она с трудом мне улыбается.
- Хэлло! - говорит она.
Я отвечаю такт в такт 'хэлло!', не желая оставаться в долгу.
- Вы тоже журналист? - спрашивает меня очаровательная персона.
Какой сюрприз! Она бегло говорит по-французски, почти без акцента.
Я выражаю ей свое удивление тем, что она с такой легкостью пользуется моим родным языком. Она сообщает, что ее мать - канадка и что она все свое образование получила в Квебеке. Это облегчает дело.
Ларонд какое-то время прислушивается к нашему разговору, но, разочарованный его банальностью, он берет пустой стакан на гримировочном столике Лавми и плескает себе большую порцию 'Четыре розы'.
- Я хочу написать замечательную статью о вас одной,- говорю я.- Только здесь невозможно услышать друг друга. Вас не затруднит пройти со мной немного подальше от этого шума?
- Меня это не затруднит, но я не хочу, чтобы обо мне вообще чтонибудь писали.
- Почему?
- Я ничего собой не представляю...
- Вы жена знаменитости.
- А вы считаете, что это может быть целью жизни? Бедняжка мне кажется сильно разочарованной. Я делаю ей знак следовать за мной. Естественно, Ларонд увязывается за нами, предчувствуя что-то интересное.
Я отвожу его в сторону.
- Послушай, Бебер,- улыбаясь, говорю я ему,- в течение десяти лет ты пишешь гадости о своих современниках и до сих пор сохранил целой свою физиономию. Это слишком хорошо, чтобы так и продолжалось...
Он пытается скрыть неловкость своего положения.
- Честное слово, с тех пор как ты начал посещать американцев, ты принимаешь себя за Робинсона (44).
- Поостерегись стать моим спарринг-партнером. Пожав плечами, он возвращается надираться к остальным. Я ускоряю шаг, чтобы догнать миссис Лавми в конце коридора.
Я испытываю определенное смущение, потому что она из тех женщин, с которыми никогда хорошенько не знаешь, с какой стороны к ним подступиться. Она может прореагировать совершенно неожиданным образом.
- Нравится вам Франция? - спрашиваю я, чтобы сглотнуть обильную слюну.
