пытаться с ней объясниться ты не будешь аморально; но если она одна - это твое право. Так и у нас. Манки у тебя совершенно такие же, как у меня, но смотри, сколько ты их поставил: шесть штук! Иными словами, три пары. Гуси летят, видят, что все заняты - и пролетают мимо, не садятся. А у меня манков пять, то есть один свободный. Вот гусь и садится - а вдруг повезет?
На охоте это было жестоко: ищущий пару погибал.
А вспомнил я об этом потому, что подумал: одиноких женщин не должно быть.
За Лизу я почему-то спокоен, она добьется всего, чего захочет: рано ли, поздно ли, но положенную ей удачу завоюет. Она сильная, и взгляд у нее такой, что юные телята вроде Игоря забывают обо всем... Впрочем, насчет Игоря беру свои слова обратно, что-то в этом парне есть недосказанное, а что - сам не пойму; про таких говорят - 'себе на уме', но это расплывчато и зыбко. Да, вспомнил, мне не понравилось, что он, будучи лучше всех одет, никому не предложил вторую пару теплого белья, хотя знал, что Слава, например, в одних трусах и безрукавке. Ладно, пусть не Игорь, но за Лизу, повторяю, я спокоен.
А вот Невская, которая утонченнее и, пожалуй, красивее, вряд ли станет свою удачу завоевывать; она, как булгаковская Маргарита Николаевна, никогда и ничего для себя не попросит, не поступится ни на йоту своим кодексом чести. А ждать, пока сами предложат, можно долго, всю жизнь... Мне жаль ее, как жаль всех неустроенных прекрасных женщин, не умеющих за себя бороться; а ведь кто-то бродит по свету, ищет ее, обязательно ищет, потому что природа ничего не делает зря. Только где он, ищущий, и как долго он будет ее искать?
* * *
Послышались топот, крики, залаял Шельмец, и Белухин, кряхтя, сполз с полатей и проковылял в тамбур. Бац! бац! - два выстрела, дикий рев, лязганье засова, кто-то вбежал в тамбур, и засов снова лязгнул.
- Мама родная... - это, конечно, Лиза, ее лексика.
Вслед за Белухиным, порывисто дыша, вошли Матвеич и Дима.
- Не уложил? - спокойно поинтересовался Белухин, будто о погоде - метет или не метет.
- Вряд ли, - с извинением сказал Матвеич. - Ранил, наверное.
- Обязательно надо было стрелять? - Белухин поднял палец, прислушался. - Живой твой медведь, уходит.
- Летел как танк! - возбужденно сказал Дима. - У самых дверей прихватил.
- У вышки еще двое бродят, - добавил Матвеич. - Зозуля с ребятами на скале, надо выручать.
- Опасный, однако, твой подстреленный, - проворчал Белухин, застегивая полушубок и надевая рукавицы. - Что ж, пошли. Топор возьми, Игорь... Ну? Топор, говорю, возьми!
- Я? - спросил Игорь.
- Ты, ты!.. Ладно, оставайся за старшего. Бери топор, Дима.
- Куда ты пойдешь, скрюченный? - запричитала Анна Григорьевна. - И без тебя народу хватает!
- В самом деле, оставайся, - сказал Матвеич.
- Помолчи, старая! - повысил голос Белухин. - Цыц! - рыкнул он на Шельмеца, который сунулся было за ним. - Мы скоро. Дверь не забудь, Игорь.
Матвеич пропустил вперед Белухина и Диму, обернулся, будто хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел. Дверь хлопнула, Чистяков тут же выскочил в тамбур и закрыл засов.
- Мама родная...
Я взглянул на часы, ровно сутки назад мы совершили посадку. Медленно идет время - для тех, кому делать нечего...
ЗОЯ ВАСИЛЬЕВНА
- И куда ему, старому, резаному, - продолжала причитать Анна Григорьевна. - Месяца нет, как аппендицит сделали, и радикулит, и сердцем мается. Говорила, возьми две недели за свой счет, так ему хоть кол на голове теши, плевать ему на жену, с голыми руками на медведя, и зачем его пустила, на порог не легла...
- Перешагнул бы он, тетя Аня, - сказала Лиза. - Силой разве их удержишь, не гулять пошли.
- Он самый опытный, - вставил Игорь.
- Опытный? - ожесточилась Анна Григорьевна. - А если его через три шага скрючит? 'У нас на станции...' - вдруг передразнила она. - Вот бы и пошел с ним, а не дожидался, пока он Диму не позвал!
- Но я готов был идти, - примирительно сказал Игорь. - Я...
- Подранок тебе не посмотрит, опытный или неопытный! - не успокаивалась Анна Григорьевна. - Не умеешь - не стреляй! А этот мало того, что самолет утопил, так еще врага из зверя сделал!
- Это несправедливо, - вспыхнула Невская. - Не ожидала, тетя Аня.
- Много ты понимаешь, что справедливо, что несправедливо, ты с мое поживи!
- Не очень много, - согласилась Невская. - Но, прошу вас, не надо искать виновных. Это очень стыдно - валить вину на других, мы были и остались пассажирами, а они делают все, что могут.
- Зоя права! - горячо поддержал Гриша. - Мы, тетя Аня, должны гордиться такими людьми, как дядя Коля и Илья Матвеевич.
- Ой, сыночек, - горестно вздохнула Анна Григорьевна, - устала я им гордиться, живой он мне нужен, куда я без него, нитка без иголки...
- Я уверен, что все будет хорошо, - успокоил Гриша, - вот увидите, тетя Аня.
Гриша подсел к Анне Григорьевне и что-то тихо ей сказал. Она закивала, встала и подошла к нарам, на которых лежал Седых.
- Не спишь?
- Не сплю, - откликнулся Седых.
- Глупость я брякнула, сынок, ты уж не говори Илье.
- Я не сплетник, - холодно произнес Седых.
- Сгоряча я, - сокрушалась Анна Григорьевна. - У меня и в мыслях не было на Илью вину валить.
- Не вы, так другие, - тем же тоном сказал Седых, - мы к этому привыкли.
- Прости, сынок.
- Ладно.
- И ты прости, дочка.
Невская пожала плечами.
- Что вы, тетя Аня, меня вы нисколько не обидели.
- Не тебя, так Илью. Он и в самом деле хороший мужик - Илья, это я тебе точно говорю.
Невская промолчала. На душе у нее было пасмурно. Ее беспокоил хрип в груди, все сильнее терзал голод, и сердце сжималось, когда она смотрела на Гришу: она - что, она выдержит, а вот он... И не пожалуется, даже знаком не покажет. И Лиза, бедняжка, ей хуже всех...
- Зоинька, - шепнула Лиза, - не смотри на меня жалеючи, я от этого злая становлюсь.
- Я всех жалею, - сказала Невская, - и себя тоже.
- Себя сколько хочешь, а меня не надо.
- Хорошо, не буду.
- Оби-иделась, - протянула Лиза.
- Мы сейчас только и делаем, что обижаем друг друга.
- Это жизнь нас обижает, и тебя, и меня.
- Я этого не считаю.
- А ты горда, подружка.
- И ты тоже.
- Верно, - согласилась Лиза. - Милостыни пока что ни у кого не просила.
Шельмец подался к дверям, зарычал.
- Кто-то идет! - вжав нос в окошко, выкрикнул Гриша. - Медведь!
Анна Григорьевна встрепенулась.
- Если вломится, головешку ему в пасть, головешку! Да не сейчас, потом, дыму напустишь!
- Фу ты, обжегся! - вскрикнул Чистяков.
- Рукавицы надень, защитничек! - Анна Григорьевна подсела к печурке, забрала у Чистякова кочережку. - Уйди, я сама.
- Уходит! - радостно доложил Гриша. - Это не тот, что раньше был, значительно меньше. Наверное, двухлеток.
