Я невольно вздрогнул и посмотрел по сторонам. Вздрогнул я не от того, что услышал человеческий голос в рубке, где, кроме меня и штурмана, никого не было. Многие современные приборы докладывают обстановку подобным образом! я удивился тому, что заговоривший прибор сказал то самое, о чем я думал в свое время, конструируя сигнализационное устройство к уловителю голоса моря. Он не просто предупреждал о шторме, но сообщал о его силе и времени наступления.
Может быть, сотрудники Черноморской станции так усовершенствовали прибор, что он стал теперь предсказывать погоду со всеми подробностями? Я покосился на пластмассовый ящик с надписью УГМ, стоявший в углу. Но нет. Это был аппарат, по внешнему виду такой же, как и те экземпляры, что вышли из цехов завода при моем участии. Здесь не было говорящего устройства, которое занимает обычно довольно много места.
Алексей Иванович усмехнулся, видя, что я так пристально осматриваю внутренность рубки.
- Здесь вы его не найдете, - сказал он, - прибор находится внизу. Это одна из последних новинок.
- Внизу?
- Да.
- В трюме?
- Даже глубже. Главная его часть - приемник - выведена наружу в подводной части судна.
- Значит, прибор подводный? - удивился я.
На электроходе тем временем шла деятельная подготовка к шторму. Закрывались и плотно завинчивались иллюминаторы. Крепились шлюпки. С верхней палубы убирались шезлонги и плетеные кресла.
Распоряжения капитана и доклады из различных отсеков корабля передавались по радиотрансляционной сети.
Время от времени в динамиках слышался спокойный громкий голос, сообщавший новые данные о шторме! это продолжал действовать прибор. Он уточнил, что шторм приближается с юго-запада. По мере подхода судна к району шторма прибор время от времени называл расстояние до него.
'Ожидается через тридцать минут', - сообщил он, наконец.
И тут раздался вдруг завывающий звук, похожий на голос сирены, включаемой во время тумана. На низкой басовой ноте, вибрируя, мощно и громко гудел, отражаясь во всех отсеках, сигнал тревоги.
Это заговорил УГМ - уловитель голоса моря.
Голос моря, преображенный умножителем колебаний и усиленный радиолампами, звучал на корабле, предупреждал и предостерегал.
Но... увы, приходилось с огорчением признать, что в этом предупреждении не было уже никакой необходимости. На корабле все были готовы к встрече бури.
Скоро пожаловал и шторм. Он явился в срок, довольно близко совпавший с тем, который был предсказан.
Большой корабль начал тяжело переваливаться сноса на корму, но автоматический рулевой твердо держал курс, не позволяя судну рыскать. Капитан сам вел судно, и ему помогали в этом многочисленные приборы, среди которых были неизвестные мне.
Завывал ветер, свистал в снастях, огромные волны толкали судно, многотонные удары обрушивались на его корпус, а в командирской рубке и в рубке штурмана шла тихая напряженная работа.
Светились цветные лампочки и шкалы приборов, отмечая крен и напряжения, возникавшие в отдельных частях корпуса судна, слушались доклады команды и приборов, неторопливые распоряжения капитана, которые он отдавал, не повышая голоса. Четкая, слаженная работа, как в лаборатории при производстве важного опыта.
Стихийным силам природы противопоставлялись спокойная решимость, воля людей, твердо уверенных в своих силах, могущество техники, которой вооружила их советская страна.На миг я огляделся по сторонам. Огромные глыбы воды, зеленоватые и полупрозрачные, как льдины, толпились у бортов, тесня друг друга и захлестывая палубу. Временами казалось, что в стены рубки бьет тугая струя из брандспойта. Люди спокойно выполняли работу, словно все то, что творилось снаружи, не имело к ним никакого отношения.Эта картина подлинного покорения шторма, настоящей власти человека над стихией ничем не напоминала читанные мною в детстве романы о морских бурях и кораблекрушениях, которыми я так увлекался.
Да, такое судно не назовешь игрушкой морских волн! - как любили выражаться добрые старые романисты. Корабль шел, не снижая скорости, волнам наперерез, держа твердый курс.
Когда шторм миновал, и по океану, насколько можно было охватить взглядом, катились крупные с запрокидывающимися гребешками, но уже не страшные волны, я возобновил разговор с Алексеем Ивановичем.
- Так что же это за прибор, который так вовремя и точно предсказал вам непогоду?
Молодой штурман оторвался от карты, на которой автоматический определитель местоположения судна только что сделал очередную отметку, затем неторопливо занес в журнал координаты (прибор медленно, словно диктуя, произнес их вслух) и сообщил:
- Недавно выпущен у нас в Ленинграде. Институтом профессора Смородинова. Проходит испытания.
Так вот оно что! Собственно, я об этом догадывался уже и сам. Ну, разумеется, Смородинов не мог забыть тот вызов, который сделала науке обыкновенная медуза. Вот его ответ - серьезный, технически совершенный и, надо честно признать, блестящий!
- Ну, и как прибор, по вашему мнению? - спросил я Алексея Ивановича. Мне интересно было знать суждение молодого моряка, недавно оставившего институт, представителя нового поколения судоводителей, иначе смотрящего на дело, чем мы, люди, увлекавшиеся в молодости морскими рассказами Станюковича.
- Прибор ничего, - охотно ответил он. - Кое-что, конечно, не вполне удовлетворяет. Например, желательно, чтобы он предсказывал и примерный срок окончания шторма. Это для нас, моряков, очень важно. Да и не для одних моряков. Ну, и потом есть ряд других претензий - уже с точки зрения навигации. Все это учтут, наверное, при серийном изготовлении. Просили присылать отзывы. А так прибор ничего, обещающий...
Обещающий? Все-таки поразительна эта требовательность советских людей! Все им мало... А с другой стороны именно это-то и заставляет нас, техников, двигаться все время вперед. С нетерпением стал я ждать встречи с Петром Ивановичем.
* * *
На даче, где мы сидели на веранде за круглым столом, было мирно и спокойно. Сосны чуть покачивали вершинами, ветерок гулял по саду, сдувая дождевые капли с гроздьев расцветшей сирени. Песок уже высыхал, и море, шагах в двухстах, осторожно, словно пробуя, трогало его своими волнами.
- А никакого секрета не было, - весело говорил Петр Иванович. - Я ведь еще тогда, на Черноморской станции, с Шавровым об этом говорил. Мне сразу стало видно, что пошли они не самым лучшим путем.
- Не самым лучшим?
- Ну, да. Сбила их с толку эта удача с радиозондом, с водородным шаром, случайное в общем открытие. Они увлеклись им, построили металлический резонатор и не заметили, как пошли по пути гамаруса.
- Кого? - переспросил я, не сразу поняв, в чем дело.
- Гамаруса. Другими словами - морской блохи. А эта блоха, хотя и носит имя внушительное, как у средневекового ученого, не лучший аппарат из тех, что создала природа.
- Какой же 'аппарат' лучше?
- Медуза, конечно.
- Почему? - я пожал плечами. Мне казалось, что тут сказывалось личное пристрастие профессора к этим плавающим в воде 'парашютам' - он однажды так их назвал.
- А вы вспомните, - профессор укоризненно покачал головой, - медуза-то ведь гораздо раньше почувствовала приближение шторма, чем блоха! Неужели вы не обратили внимания?
Я сказал, что заметил, конечно, в свое время это обстоятельство, но в дальнейшем не придал ему как- то особого значения. Может быть, у одних животных более чувствительный воспринимающий аппарат, чем у других, только и всего.
- Дело не в одном только строении организма животных, - возразил Петр Иванович, - а и в среде. Это
