всякие неожиданности, трудно все предвидеть. Тем более в таком новом деле. Откровенно говоря, мне кажется, прибор не будет обладать достаточной избирательностью. Ведь местные дуновения ветра отражаются не только в горлышке прибора, а заставляют резонировать и его стенки. Правда, ваш магнитный стерженек гораздо лучше платиновой нити, там все явления слишком уж смешиваются. Но одного стерженька недостаточно. Нужна система стерженьков, раз уж вы остановились на этом принципе. Тогда избирательность прибора будет гораздо выше.
Я стоял смущенный. Как же это я в самом деле не сообразил такой простой вещи? Конечно, нужна система стерженьков, чтобы случайные ошибки в их показаниях взаимно устранялись.
Но как расположить стерженьки наивыгоднейшим образом на колбе резонатора? Тут требовалась помощь физика.
- Расположить их нужно, - словно отвечая на мой вопрос, сказал Смородинов, - следующим образом...
Он взял карандаш и стал набрасывать маленькие схемки прямо на моем чертеже.
- Вот, - заключил он, наметив места на чертеже. - Лучше этого, пожалуй, не придумаешь. Ну, что ж, - добавил он уже несколько более энергично, чем в начале беседы, - действуйте!
Я видел, что он все же чем-то недоволен, но не мог понять причины этого недовольства.
Мы вяло поговорили о том, о сем и пошли ужинать. Перед сном я не утерпел и забежал на метеостанцию. Мне хотелось сообщить о своем проекте, хотя и очень сдержанно, но, можно считать, все- таки одобренном Смородиновым, другому энтузиасту этого дела - Косте Никитину.
Костя встретил мое сообщение более горячо, чем Смородинов.
- Ну, вот, - сказал он с радостью, - когда много людей включается в какое-нибудь дело, всегда получается результат. Может быть, ошибка Черноморской станции в том и заключалась, что они мало привлекали 'посторонних', пытались все достичь своими силами, ну, и получалось некоторое кустарничество. Вы знаете, вот та же метеослужба: казалось бы, узкая специальность, а соприкасается со столькими областями знания, что без участия крупных специалистов из этих смежных областей ни одной серьезной проблемы по-настоящему не решать. Вот почему важно привлечение таких людей, как Петр Иванович... и как вы, - добавил он уже, очевидно, из вежливости.
Я не отличаюсь чрезмерным самомнением. Но мне показалось, что Костя, восторгаясь самим фактом моего участия в попытках разрешить проблему автоматического предупреждения о шторме, недостаточно оценил мои непосредственные усилия в этом деле. Ведь что там ни говори, а если мои расчеты верны, то прибор, о котором все время шла речь, фактически создан.
- Так какое ваше мнение об этом проекте? - спросил я, похлопывая рукой по листу ватмана.
- Ну, что ж, - сказал Костя уклончиво, - проект, по-видимому, хороший. Во всяком случае прибор, наверное, будет действовать, - добавил он, как бы утешая меня.
Ничего себе утешение! 'Прибор будет действовать'... А что еще требуется от прибора!?
Я несколько обиженно свернул чертеж в рулон.
- А как у вас вообще дела? - спросил я, чтобы отвлечься от темы, обсуждение которой становилось для меня неприятным.
Костя ответил, и из его рассказа выяснилось, что Смородинов продолжает интересоваться проблемой штормового предупреждения.
По словам Кости, Петр Иванович ездил еще раз на исследовательскую станцию, уже один, беседовал о чем-то с Шавровым и просил предоставить в его распоряжение все данные о медузах абсолютно все, что о них известно. Кроме того, Костя, по его поручению, собирает все имеющие среди рыбаков хождение приметы плохой погоды, а, с Безрученко Петр Иванович разговаривал сам. Он расспрашивал дельфинера не только о признаках изменения погоды, но и о различных повадках морских животных, которые капитан наблюдал сам или о которых слышал от других. Наконец, Костя имел от Смородинова прямое поручение: собирать образцы морских животных для некоторых исследований, которые Петр Иванович производил сам. На метеостанции был довольно приличный микроскоп, и Смородинов изучал здесь строение отдельных частей медуз и других обитателей моря - 'с точки зрения физика, - объяснил Костя, - а не биолога, как это делалось преимущественно до сих пор'.
Я заметил, что медузы, вероятно, уже досконально изучены поколениями ученых и вряд ли Петр Иванович откроет здесь что-нибудь новое.
- Не говорите! - возразил Никитин. - Вот летучая мышь тоже казалась хорошо изученной. Все в ее строении и повадках объяснили биологи, кроме одной загадки: как она ориентируется в темноте. Вы знаете, что летучие мыши, помещенные в совершенно темной пещере или сарае с натянутыми внутри проволоками, летают так уверенно, что не задевают ни одной проволочки. Это казалось непостижимым чудом. И переходила эта загадка летучих мышей из одного учебника биологии в другой, пока ее не раскрыли физики. Оказалось, что мышь пользуется своего рода миниатюрным локатором, действующим с помощью ультразвуков. Конечно, пользуется совершенно бессознательно. Но такого рода физический прибор природа все же создала в организме мыши путем длительного отбора. Совершенно ясно, что в организме медузы, как и некоторых других морских животных, тоже есть некий физический прибор, который мы можем назвать приемником инфразвуков. Может быть, самое тело медузы, имеющее форму сосуда, является резонатором, отзывающимся на колебания, приходящие издалека. Раскрыть загадку этого физического прибора может только физик.
- Но мне казалось, - сказал я, - что и с этой стороны - с точки зрения физики - медуза является предметом изучения - на той же научно-исследовательской станции...
- Да, ее там изучали, - подтвердил Костя. - Но недостаточно. Петр Иванович считает, что медуза заслуживает большего внимания, чем ей уделяют сотрудники станции.
Вот как! Итак, Смородинов работал над собственным проектом уловителя голоса моря или, во всяком случае, собирал предварительные материалы к его проектированию. Костя со своей чисто студенческой влюбленностью в профессора был, разумеется, всецело на его стороне. А я, увлеченный работой над своим проектом, и не подозревал этой деятельности Смородинова.
'Неужели, - подумал я, - поэтому он так холодно отнесся к моему предложению?' Признаюсь, этот вывод противоречил тому представлению о Петре Ивановиче, которое сложилось у меня на основании знакомства с ним.
Конечно, досадно, когда кто-то другой опередит тебя. Но мне казалось, что Смородинов выше подобных мелких соображений, когда дело касается общей пользы. И потом он своими руками помог мне довести до логического конца мою идею. Это был благородный поступок, и я воспринял его как вещь совершенно естественную. Поступок этот вполне отвечал, как мне казалось, характеру Петра Ивановича. Но, с другой стороны, некоторое разочарование Смородинова моим проектом было очевидно.
'Чего только не делает больное самолюбие, - подумал я. - Ведь вот, кажется, человек, широко мыслящий, горячо к сердцу принимает общественные нужды, а затронь эту струну, - и вот просыпается в человеке то мелкое, от чего нам всем давно пора избавиться'.
Я тогда ошибался, как это выяснилось гораздо позже, но мне в то время казалось, что я имел право так строго судить Петра Ивановича. Ведь, работая над своим проектом усовершенствования резонатора, я не искал ничего для себя лично - ни славы, ни признания своих заслуг: я заранее решил, что передам чертеж исследовательской станции и на этом свою миссию буду считать законченной. Я хотел только помочь решить проблему в той части, в которой эта задача была мне по силам.
Разочарованный и неудовлетворенный, лег я спать в эту ночь и долго не мог заснуть, все время ворочался с боку на бок.
Смородинов же, как доложил он мне утром, наоборот, спал в эту ночь сном праведника.
После завтрака я попросил машину и в директорском зисе помчался на станцию.
Предупрежденные по телефону, сотрудники лаборатории немедленно по моем приезде собрались для обсуждения проекта. Шаврова не было на станции, но мы пригласили нескольких специалистов из других лабораторий.
Моя схема в общем встретила одобрение, хотя вокруг нее развернулась довольно оживленная дискуссия. Было высказано много замечаний, в том числе и весьма дельных. Так, некоторые товарищи справедливо указывали на то, что прибор получается слишком громоздким.
- Вы морскую блоху, - заметил один из оппонентов, - превратили в бегемота.
