читала не раз, еще спит. Она ошибалась. Поэт не спал. И застал ее на месте преступления.
– Эй, – хихикнул он, неожиданно подходя. – Разве хорошо подслушивать и подглядывать? Побольше деликатности, малышка. Позволь им немного побыть одним.
Цири покраснела, но тут же сжала губы и гордо проговорила:
– Во-первых, я не малышка. А во-вторых, мне кажется, я им не мешаю, а?
Лютик немного посерьезнел.
– Пожалуй, верно. Мне даже кажется, помогаешь.
– Я? Чем?
– Не прикидывайся. Вчера все было разыграно очень хитро. Но меня не проведешь. Ты изобразила обморок. Да?
– Да, – отвела глаза Цири. – Госпожа Йеннифэр сразу разгадала, а Геральт – нет…
– Они вдвоем отнесли тебя в дом. Их руки соприкасались. Они сидели у твоей постели почти до утра, не произнеся ни слова. Только теперь решились поговорить. Здесь, на дамбе, у прудов. А ты решила подслушать, о чем они говорят… И подглядеть за ними через пролом в стене. Тебе до зарезу надо знать, что они там делают?
– Они там ничего не делают. – Цири слегка зарумянилась. – Беседуют, вот и все.
– А ты… – Лютик присел на траву под яблоней и оперся спиной о ствол, предварительно убедившись, что там нет ни муравьев, ни гусениц. – Тебе до смерти хочется знать, о чем беседуют, да?
– Да… Нет! А впрочем… Впрочем, я все равно ничего не слышу. Слишком далеко.
– Если хочешь, – засмеялся бард, – я тебе скажу.
– А ты-то откуда можешь знать?
– Ха-ха! Я, милая Цири, поэт. Поэты о таких вещах знают все. Поверь, поэты о таком знают больше, чем сами собеседники. Если их можно так назвать.
– Как же!
– Слово даю! Слово поэта.
– Да? Ну тогда… Тогда скажи, о чем они разговаривают? Объясни, что все это значит!
– Взгляни еще раз в пролом и посмотри, что они делают.
– Хм-м-м… – Цири закусила верхнюю губу, потом наклонилась к отверстию. – Госпожа Йеннифэр стоит у вербы… Обрывает листики и даже не смотрит на Геральта… А Геральт, опустив голову, стоит рядом. И что-то говорит. Нет, молчит. Ой, ну и рожица у него… Ну и странная же…
– Все по-детски просто. – Лютик отыскал в траве яблоко, вытер о брюки и критически осмотрел. – Сейчас он просит простить ему всякие глупые слова и поступки. Просит простить за нетерпение, за недостаток веры и надежды, за упрямство, за ожесточение. За капризы и позы, недостойные мужчины. Просит простить за то, что когда-то не понимал, за то, что не хотел понять…
– Все это неправдивая неправда! – Цири выпрямилась и резким движением откинула челку со лба. – Все ты выдумал!
– Просит простить за то, что понял лишь теперь, – продолжал Лютик, уставившись в небо, а в его голосе послышались ритмы, свойственные балладам. – Что хочет понять, но боится: а вдруг да не успеет… И может даже быть, что не поймет уже. Извиняется и просит прощения… Прощения… Хм… Значения… Сомнения… Предназначения. Все банально, холера…
– Неправда! – топнула ногой Цири. – Геральт вовсе так не говорит. Он… он вообще молчит. Я же видела. Он стоит там с ней и молчит…
– В том-то и состоит роль поэзии, Цири. Говорить о том, о чем другие молчат.
– Дурацкая она, твоя роль. Все ты выдумываешь!
– И в этом тоже состоит роль поэзии. Ой, я слышу у пруда возбужденные голоса. А ну выгляни быстренько, взгляни, что там деется.
– Геральт, – Цири снова заглянула в щель, – стоит опустив голову. А Йеннифэр страшно кричит на него. Кричит и размахивает руками. Ой-ей… Что бы это значило?
– Детский вопрос. – Лютик снова глянул на плывущие по небу облака. – Теперь она просит у него прощения.
Сим беру тебя, дабы владеть тобой и оберегать тебя, беру на долю хорошую и долю плохую, долю самую лучшую и долю самую худшую, днем и ночью, в болезни и здоровьи, ибо люблю тебя всем сердцем своим и клянусь любить вечно, пока смерть не разлучит нас.
О любви мы знаем немного. Любовь – что груша. Она сладкая и имеет определенную форму. Но попробуйте дать определение формы груши!
Глава третья
У Геральта были основания подозревать – и он действительно подозревал, – что банкеты чародеев отличаются от пиров и торжественных обедов простых смертных. Однако что различие окажется столь велико и принципиально – он не ожидал.
Предложение Йеннифэр сопровождать ее на предваряющем чародейский Сбор банкете оказалось для него неожиданным, но не ошарашило. Это было не первое предложение такого рода. Уже раньше, когда они жили вместе и их отношения складывались прекрасно, Йеннифэр хотелось присутствовать на сборах и дружеских пирушках в его обществе. Однако он решительно отказывался, полагая, что в компании чародеев в лучшем случае окажется диковинкой и сенсацией, а в худшем – нежелательным пришельцем и парией. Йеннифэр смеялась над его опасениями, но не настаивала. А поскольку в иных ситуациях она умела настаивать так, что весь дом сотрясался и сыпалось стекло, постольку Геральт утвердился в мнении, что его решения были правильными.
На этот раз он согласился. Не раздумывая. Предложение последовало после долгого, откровенного и эмоционального разговора. Разговора, который сблизил их вновь, отодвинул в тень и забытье давние конфликты, растопил лед обиды, гордыни и ожесточения. После разговора на дамбе в Хирунде Геральт согласился бы на любое, абсолютно любое предложение Йеннифэр. Не отказался бы даже от совместного посещения ада ради того, чтобы хлебнуть чашечку кипящей смолы в компании огненных демонов.
И еще была Цири, без которой ни этого разговора, ни этой встречи не было бы, Цири, которой, если верить Кодрингеру, интересовался какой-то чародей. Геральт рассчитывал на то, что его присутствие на Сборе спровоцирует чародея и заставит того действовать. Но Йеннифэр он не сказал об этом ни слова.
Из Хирунда он, она, Цири и Лютик поехали прямо на Танедд. Для начала остановились в огромном комплексе дворца Локсия, разместившемся у юго-восточного подножия горы. Дворец уже кишмя кишел гостями Сбора и сопровождающими их лицами, но для Йеннифэр сразу же нашлись покои. В Локсии они провели целый день. Весь этот день Геральт разговаривал с Цири, Лютик бегал, собирал и распространял слухи и сплетни, чародейка выбирала и примеривала наряды. А когда наступил вечер, ведьмак с Йеннифэр присоединились к многоцветной процессии, направлявшейся в Аретузу – дворец, в котором предстояло иметь место банкету. И теперь, в Аретузе, Геральт удивлялся и изумлялся, хоть и дал себе слово ничему не удивляться и не изумляться.
Огромная центральная зала дворца имела форму буквы «Т». Длинное плечо освещали окна, узкие и невероятно высокие, доходящие чуть ли не до поддерживаемого колоннами свода. Свод тоже был высокий. Такой высокий, что трудно было разглядеть детали украшающих его фресок, на которых основным мотивом было многократно повторенное изображение пяти обнаженных фигур. Оконные
