Кровь. Кровь. Кровь. Кости словно белые поломанные прутики. Сухожилия словно белесые шпагаты, вырывающиеся из-под кожи, раздираемой огромными, ощетинившимися лапами и острыми зубами. Ужасный звук разрываемого тела и крик – бесстыдный и ужасающий в своем бесстыдстве. В бесстыдстве конца. Смерти. Кровь и крик. Крик. Кровь. Крик…
– Иоля!!!
Нэннеке с невероятной при ее комплекции скоростью припала к лежащей на земле, напрягшейся, сотрясаемой конвульсиями девушке, придерживая ее за плечи и волосы. Одна из послушниц остановилась словно громом пораженная, другая, более скорая, опустилась на колени в ногах Иоли. Иоля выгнулась дугой, раскрыв рот в беззвучном крике.
– Иоля! – кричала Нэннеке. – Иоля! Говори! Говори, детка! Говори!
Девушка напряглась еще сильнее, закусила губу, тонкая струйка потекла по ее щеке. Нэннеке, покраснев от усилия, крикнула что-то, чего ведьмак не понял, но его медальон рванул шею так, что он непроизвольно наклонился, согнутый, придавленный невидимым грузом.
Иоля застыла.
Лютик, бледный как полотно, громко вздохнул. Нэннеке поднялась с колен. С трудом. Медленно.
– Заберите ее, – бросила она послушницам. Их было уже больше, они сбежались, серьезные, изумленные и молчаливые.
– Заберите ее, – повторила жрица. – Осторожно. И не оставляйте одну. Я сейчас приду.
Она повернулась к Геральту. Ведьмак стоял неподвижно, теребя поводья вспотевшей рукой.
– Геральт… Иоля…
– Молчи, Нэннеке.
– Я тоже это видела… Мгновение. Геральт, не уезжай.
– Я должен.
– Ты видел… видел это?
– Да. Не в первый раз.
– И что?
– Нет смысла оглядываться назад.
– Не уезжай, прошу тебя.
– Я должен. Займись Иолей. До свидания, Нэннеке.
Жрица медленно покачала головой, хлюпнула носом и вытерла рукой слезу резким, отрывистым движением.
– Прощай, – шепнула она, глядя ему в глаза.
